Город, которым мы стали

Глава десятая Сделаем Статен-Айленд снова великим

Айлин сидит на крыше и смотрит на далекий ночной город, когда мать пугает ее до смерти, прикоснувшись к ней сзади. Айлин взвизгивает так громко, что ее голос эхом отражается от соседних домов, и, оборачиваясь, свирепо глядит на свою мать.

– Мама! Ты хочешь, чтобы меня инфаркт хватил?

– Прости, прости, – говорит мама. – Но разве тебе стоит здесь сидеть? У тебя только что был такой приступ аллергии…

Последние двадцать четыре часа Айлин провела на «Бенадриле», пытаясь избавиться от сыпи, которую подхватила на паромной станции. Сейчас сыпь почти спала и уже не так зудит, но от «Бенадрила» Айлин стала медлительной, и в голове у нее туман. Она всегда любила сидеть на крыше, но благодаря лекарству и тихой нескончаемой песне города ощущения стали просто непередаваемыми.

– Я в порядке, мам. Здесь так хорошо. Ветерок прохладный, и даже запах гавани чувствуется… – Ей настолько хорошо, что она, повинуясь порыву, прибавляет: – Садись. Полюбуемся городом вместе.

Крыша дома Халихэнов представляет собой лишь небольшую площадку с дверью и спутниковыми тарелками, но отец Айлин в шутку называет ее их «баром на крыше». Айлин поставила здесь два складных садовых стула, которыми отец частенько пользуется – она знает об этом, потому что ей приходится собирать пивные бутылки и убирать его бинокль всякий раз, когда она приходит сюда. Однако ее мать забирается на крышу впервые, поэтому Айлин с некоторым интересом наблюдает за тем, как Кендра (Айлин зовет свою мать по имени с подростковых лет, потому что так ее зовет отец) осторожно усаживается на один из садовых стульев. Он скрипит и немного сдвигается под ее весом, отчего Кендра ойкает, а затем нервно смеется.

– Извини, – снова говорит она. – Не люблю я высоту. – Но потом она замолкает, глядя на городской пейзаж. Айлин рада видеть, как лицо ее матери смягчается, и на нем появляется восхищение. Манхэттен страшен вблизи – и, по всей видимости, там полно пчел, – но с безопасного расстояния он прекрасен.

Несколько мгновений они сидят в уютной тишине, а потом ее мать спрашивает:

– Так ты вчера добралась до города?

Айлин вздрагивает, и ее сердце сжимается, хотя она не знает почему.

Айлин не понимает свою мать. Они похожи как две капли воды, только Кендра выглядит старше: черноволосая, стройная и такая бледная, что иногда ее кожа кажется зеленоватой. Айлин часто ловит себя на мысли, что хочет с возрастом стать такой же красивой, как ее мать, ведь у Кендры даже в пятьдесят появилось лишь несколько тоненьких прядок седых волос и пара мелких морщин. Черноволосых ирландок годы щадят. Однако Айлин не хочется, чтобы ее глаза стали такими же, как у матери. Весь возраст Кендры в глазах – не в морщинах, а в печали и усталости, что в них отражаются, и в том, как они нервно, непрестанно бегают. Когда Айлин была подростком, она считала маму скучной и бестолковой. С тех пор она поняла, что женщинам иногда приходится притворяться такими, чтобы окружающие их мужчины могли почувствовать себя яркими и умными. Во взрослой жизни Айлин приходилось делать то же самое, причем тем чаще, чем старше она становилась. Поэтому она наконец стала сближаться с матерью… хотя их дружба хрупка, как и всякая, родившаяся в напряженных обстоятельствах. И ее мама никогда раньше так далеко не вторгалась в территорию, которую Айлин считает своей и только своей.

Она немного ерзает, стараясь не показывать охватившего ее стеснения, но шаткий шезлонг выдает Айлин громким скрипом.

– Как ты узнала?

Кендра пожимает плечами:

– Обычно ты ездишь за покупками на своей машине. Автобус едет так долго. Но на паромной станции полиция фотографирует номерные знаки.

И отец все равно почти узнал об этом из-за ее панической атаки. Айлин, сдерживая досаду, осторожно вздыхает.

– Я просто… – и замолкает, потому что не знает, что еще сказать. Ее мать тоже прожила на Статен-Айленде почти всю жизнь. Как Айлин может сказать: «Я просто хотела бросить тебя, папу и все, что когда-либо знала, и уехать в город, от которого ты годами меня предостерегала?» И ради чего? «Чтобы встретиться с совершенно незнакомыми людьми, которые стали частью меня, частью Нью-Йорка; и я сама стала частью Нью-Йорка, хотя не думаю, что хочу ею быть, но ведь уже стала»…

А затем Кендра одним предложением рушит все представление Айлин о ней и о самой себе.

– Я искренне надеялась, что у тебя получится, – тихо говорит она.

Айлин вздрагивает так сильно, что стул отодвигается назад. Она пристально смотрит на свою мать. Кендра одаривает ее очередной усталой улыбкой, хотя на Айлин она при этом не смотрит. Она просто не сводит глаз с города.

– В молодости я хотела стать пианисткой, – говорит она, еще больше удивляя Айлин. – И у меня хорошо получалось играть. Я даже получила стипендию в Джульярдской школе. Мне не пришлось бы платить за учебу ни цента, только за проезд. – Она тихо вздыхает. – То есть… у меня в самом деле получалось. Просто охерительно.