Город, которым мы стали

– Позвони в полицию, – говорит она Елимме словами. – Я пойду подготовлю для них записи с камер наблюдения.

– Копию сначала сделай, – резко говорит Венеца. Ей уже лучше, хотя глаза раскраснелись и она все еще немного подрагивает. – Ты с ума сошла? Сделай копию, потом резервную копию и еще скрытую резервную копию. Полиция Нью-Йорка заберет оригиналы, и вы их больше никогда не увидите.

– У меня нет времени этим заниматься, – начинает Бронка, и, конечно же, стоит ей это произнести, как Венеца с отвращением фыркает и направляется к своему столу.

– Тогда сама звони в полицию, – говорит она Бронке. – А я позабочусь о том, чтобы они не уничтожили доказательства. Елимма, врежь Альтернативщикам, если они хоть пикнут. – Потом она уходит.

Елимма подходит с кислой миной на лице.

– Ты в порядке?

Бронка, которая на секунду закрыла глаза, чтобы отключиться от ждущего, рвущегося в бой духа своего боро, издает протяжный вздох, а затем кивает.

– Да. – Что удивительно, учитывая обстоятельства. Но это так.

Полиция, будь она неладна, приезжает лишь через час. Все-таки Центр находится в Южном Бронксе. К тому времени один из Альтернативщиков – Док – уже пришел в себя, но он, похоже, растерян и как будто накачан наркотой. Он сидит, прислонившись к стене, и дрожит, а Елимма напряженно, с рожденной опытом внимательностью следит за ним. Он все время твердит, что ему холодно, и спрашивает, как он сюда попал. Бронка полагает, что проделки Женщины в Белом могли повредить ему память, но она также знает, что Женщина не смогла бы ни к чему принудить Дока и компанию, если бы они хоть немного не сочувствовали ее убеждениям и не синхронизировались с ней. Поэтому, несмотря на то что Блондин, похоже, и правда впал в кому или кататонию, а не просто отключился, Бронка не испытывает к нему особой жалости. Она лишь надеется, что он не околеет в ее галерее. Шалфей закончился у нее еще в прошлом месяце.

Когда копы наконец приезжают, они пытаются уговорить Бронку не выдвигать обвинений. Ведь Альтернативщики – хорошие белые мальчики из влиятельных семей, которых поймали на взломе и проникновении несколько темнокожих женщин-хиппи; естественно, копам не нужна та шумиха, которую поднимут адвокаты тех семей и пресса. Венеца дает им флешку с видео, на котором видно, как все трое мужчин ломают закрытую дверь выставочного центра – единственную дверь в здании, которая не подключена к сигнализации, потому что когда-то давно у нее сломался датчик. И Альтернативщики откуда-то знали об этом. На кадрах видно, как они пробираются внутрь и как один несет канистру с горючей жидкостью. Венеца также скопировала на флешку фотографии с отметками времени, на которых запечатлен зал Марроу и груда расчирканных маркером картин. Бронка обращает внимание полицейских на отчетливый запах горючей жидкости, который все еще исходит от фотобумаги. Один из копов недовольно бубнит, что если Бронка покажет эту видеозапись, «например, в интернете или в новостях», то это может помешать расследованию. Бронка улыбается и отвечает:

– Если вы и окружной прокурор все сделаете так, как нужно, то нам не придется этого делать.

Так что в конце концов Альтернативщиков увозят в наручниках или, в случае с Блондином, на носилках «Скорой помощи».

К этому моменту уже рассвело. Все резиденты давно на ногах, делают все возможное, чтобы привести Центр в божеский вид. По просьбе Бронки они снова вешают на стену автопортрет Неизвестного, несмотря на то что он поврежден. Одного маркера недостаточно, чтобы уничтожить нечто столь потрясающее. Венеца убегает за пончиками и кофе, и, по мере того как в социальных сетях расходятся слухи о ночном взломе, в Центр приходят другие художники и меценаты со всего боро. Они приносят метлы и инструменты. Один парень, чей дядя владеет мастерской художественной ковки, приезжает на грузовике компании и привозит несколько великолепно обработанных железных ворот. Он что-то меряет и бормочет, но в конце концов ему удается подобрать те, которые заменят сломанную дверь. Новая будет даже лучше, чем то, что мог бы позволить Центр за свой бюджет. Парень устанавливает ее бесплатно.

Когда Бронка наконец находит минутку, чтобы уединиться в своем тесном кабинете и сесть, она закрывает лицо руками и целую минуту плачет.

Затем кто-то стучится, и она понимает, что либо случилось очередное ЧП, либо к ней ломится один из множества незнакомцев, которые пришли в Центр, – ведь сотрудники знают, что если дверь закрыта, то Бронку лучше не беспокоить. Вытирая глаза тыльной стороной кулака, она хватает салфетку, чтобы высморкаться, и приглушенно отвечает:

– Ну что еще?

Дверь открывается, и на пороге показываются трое. Даже не будь каждый нерв в душе Бронки сейчас оголен, она все равно узнала бы их по внезапному, почти болезненному отзвуку, который раздается в ее душе. Они – родня, боевые товарищи, недостающие фрагменты ее самой. Они – Манхэттен, Бруклин и Куинс, и они широко улыбаются, словно ликуя от того, что нашли Бронку.

– А вы какого хрена здесь забыли? – со злостью спрашивает она.