Город, которым мы стали

Однако здесь они останавливаются. Потому что на лужайке перед домом, который, вероятно, принадлежит их цели, растет еще одна белая башня. Бронка думает, что это уже дурной знак. Однако, когда они выходят из машины и направляются к дому, из ниоткуда появляются белые вьющиеся растения, похожие на виноградные лозы. Они вырываются из почвы, спускаются с башни, становятся толще, сплетаются, образуют клубок размером с человека… и наконец перед ними возникает Женщина в Белом. Ее руки скрещены, ноги широко расставлены, и она твердо стоит на земле.

На этот раз у нее длинные прямые волосы, уложенные в рваную прическу. Этот изящный стиль из семидесятых очень подходит ее новому лицу – заостренному, узкому и черноглазому. Одежда, правда, подобрана нелепо: на ней вызывающе короткие шорты и свободный топ. Она похожа на злобную версию Джони Митчелл в середине ее карьеры.

И на этот раз она не одна. За живой изгородью и на газонах соседей Бронка видит длинные, мягкие, узкие тени, которые, как ей кажется поначалу, принадлежат фонарным столбам на улице. Но когда тени начинают раскачиваться и двигаться, становится ясно, что они представляют собой нечто иное. Это движение сопровождают звуки: живое, ритмичное гиканье, сухой треск, словно от ломающихся ветвей; низкие, едва слышные вибрации – топот, который издает нечто тяжелое, но почти невидимое. Красочных людей-пятен здесь нет. Мельком посмотрев на новых противников, сотканных из теней, Бронка даже немного скучает по ним.

– Я почти ничего не вижу, – приглушенно говорит Куинс. – Почему я не могу их разглядеть? Мне приходится отводить взгляд. А если я смотрю прямо на них…

– Да уж, – говорит Бронка. – Похоже, с каждой новой встречей трюков у нее становится все больше. – Слева от Бронки что-то раскачивается из стороны в сторону, изредка останавливаясь и неуклюже подпрыгивая вверх, как какая-нибудь амфибия. Оно не близко, прячется за живой изгородью одного из соседних домов, но Бронке это движение почему-то сильно не нравится. У нее складывается чувство, будто та тварь готовится к прыжку.

– Все неправильно, – говорит Конг. Сунув руку под пиджак, он судорожно пытается за что-то схватиться. – Она всегда была огромной и чудовищной, нападала на города сразу после рождения, пока те еще слабы. Но никогда не принимала человеческий облик. Никогда не разговаривала. Ни разу. Нам казалось…

– Когда кажется, – говорит Женщина в Белом, – креститься надо.

Внезапно всех четверых резко переносит в другое измерение, где время и пространство не имеют значения, и все они щетинятся строительными кранами, ржавыми балками и мутными витражами. За их спинами маячит гигантский Гонконг, но он не на своем месте – куда лучше него Бронка видит небоскребы Манхэттена, хотя тот и стоит чуть поодаль. Статен-Айленд тоже здесь, но она почему-то в стороне от остальных и уступает им размерами и блеском, хотя они и находятся в ее владениях.

Но между ней и остальными стоит кое-что еще. Другой город, заслонивший собой Статен-Айленд, будто бы защищая ее.

Город этот – не часть Нью-Йорка. Он огромен, больше всех них, вместе взятых. Каждая его деталь кажется неправильной, и стоит он так близко, что Бронка отшатывается и, защищаясь, рефлекторно поднимает строительные леса. В плане этот город идеально круглый. Его башни сверкают, районы расползаются в стороны, парки пышут цветом и здоровьем, но все же все они неправильны. «Это не башни, – с растущим ужасом думает Бронка. Они ведь дышат. – Это не здания. Я не знаю, что это за…» – Она даже не может думать. Чужой город стоит слишком близко. На него больно даже смотреть.

И каждое перекошенное здание, каждая идеально выверенная улица и гниющий организм этого города сверкают ярчайшим, совершенным, неестественным белым светом.

Они резко возвращаются в мир людей – точнее, их вышвыривает туда. Они стоят, обомлев от осознания того, что Женщина в Белом – город, еще один город, чудовищный город не из этой вселенной и даже не из ее окрестностей, каждая черта которого и даже его улицы враждебны всему их миру.

– Здравствуйте, аватары Нью-Йорка, – произносит Женщина в Белом, пока они недвижно стоят в ночной тени ее башни. Ее глаза – ядовито-желтые, уже даже не притворяющиеся человеческими – мельком, пренебрежительно пробегают по Конгу. – И Гонконг. Неужели настало время для последней стычки? Мне включить какую-нибудь будоражащую музыку? Или, может, зачитать злодейский монолог? – Она внезапно смеется. Смех настолько довольный, что по спине Бронки пробегает мерзкий холодок. Так смеются те, кто совершенно уверен в своей победе.