Город, которым мы стали

– Не такая уж это и тайна, малыш. Бруклин секретов не держит. – Она снова щелкает по карте, на этот раз в другом месте. – Куинс – это то, что осталось от старого Нью-Йорка: пенсионеры, рабочие и орава иммигрантов. Все рвут задницы, лишь бы заработать себе на собственный дом с задним двориком. Проклятые технари все пытаются занять этот район, и когда-нибудь, наверное, они победят, но пока что они живут в своем засранном Лонг-Айленд-Сити. Который находится на Лонг-Айленде. Куинс, к слову, тоже на Лонг-Айленде, но не является частью Лонг-Айленда. Сечешь?

– Нет.

Она смеется и не объясняет подробнее. Затем тычет в Бронкс.

– Этой части города достается больше других. Тут тебе и банды, и аферы с недвижимостью, и черт знает что еще. И живут здесь жесткие люди, которым приходится через все это пройти. Так что во многом этот боро – сердце Нью-Йорка. Та его часть, которая сохранила характер, творческий подход и стойкость, которые обычно приписывают всему городу.

– Значит, в Куинсе мы ищем трудоголика-нетехнаря, а в Бронксе – кого-то творческого, но с характером? Да уж, сузили круг поиска. – Мэнни вздыхает. – А что насчет… – Он щелкает пальцем по ее телефону, указывая на Статен-Айленд.

Бруклин поджимает губы – недовольно, а не задумчиво, как кажется Мэнни.

– Здесь будет кто-то с менталитетом обывателя из маленького городка, несмотря на то что они живут в крупнейшем американском городе. Помни, люди там не хотят быть частью Нью-Йорка. И они не дадут тебе об этом забыть. – Бруклин пожимает плечами. – Какой-нибудь говнюк с кучей комплексов. И, скорее всего, республиканец.

Автобус наконец доползает до нужной им станции метро, где они садятся на ветку «N».

– Надо было ловить лимузин, – бурчит Бруклин. Час пик в самом разгаре; в метро толпа народа. Они стоят, и Мэнни старается не толкнуть кого-нибудь ненароком. Он впервые в подземке, но из-за толкучки насладиться этим не получается. – Хотя на дорогах сейчас, наверное, так же плотно.

– Да и нанимать лимузин, кажется, чересчур, – говорит он.

– Милый, «лимузин» означает такси, которое нельзя вызвать. Все, что не относится к желтому или зеленому такси, у нас обычно называют лимузинами, в том числе и те роскошные лимузины, о которых ты подумал. Только в Бруклине их еще называют «таксомоторами». – Она пожимает плечами. – Впрочем, их все равно постепенно поглощают «Убер» и «Лифт».

– А почему в Бруклине их называют по-другому?

Она меряет его таким взглядом, какой он, наверное, заслуживает. В Бруклине говорят по-другому, потому что Бруклин делает все по-своему. Он старается схватывать на лету.

На станции «Куинсборо-Плаза» они пересаживаются с маршрута «N» на седьмой. От стояния у Мэнни начинают затекать ноги, но он внезапно снова чувствует, что гравитация сместилась, и на этот раз виной тому не Бруклин. Он чуть переносит свой вес, чтобы компенсировать смещение, и видит, что Бруклин делает то же самое. Они переглядываются и кивают друг другу.

– Хорошо, – довольно произносит она. – Я уже начала переживать, что нам придется ехать до самого Флашинга. Но, похоже, та, кого мы ищем, сейчас в Джексон-Хайтс.

Они выходят из вагона и идут наверх. Остановившись на углу, по диагонали от картавого уличного проповедника, Мэнни решает попробовать провернуть нечто похожее на то, что сделала Бруклин, чтобы найти его. Зайдя в соцсети, он начинает перебирать ключевые слова. На комбинации «Куинс» и «странное» он находит уйму жалоб на местных дрэг-квин в плохо подобранных нарядах. Однако среди них все же попадаются несколько твитов от пользователей из Джексон-Хайтс, в которых упоминаются детские вопли и «странная суматоха». Пока Мэнни и Бруклин просматривают ленту, появляется новый пост: «Лол, у одной бабульки бассейн хочет сожрать ее детей, зацените фотки».

Фотографии размыты, на них – чей-то задний двор с бассейном, выложенным необычно темной плиткой; два барахтающихся в нем ребенка и столь же размытый черноволосый силуэт на краю бассейна. Однако этого достаточно. Мэнни и Бруклин тут же чувствуют притяжение, исходящее от черноволосой женщины.

Затем телефон Бруклин издает блеющий звук, и она достает его из сумочки, чтобы прочесть сообщение.

– Ну надо же. Ты только посмотри. Похоже, мы и Бронкс нашли.

Она поворачивает телефон, чтобы Мэнни мог посмотреть. На крошечном экране фотография настенной росписи. Поначалу ему трудно что-либо разобрать. Мэнни видит линии, проведенные среди красочных пятен; они пересекаются и сплетаются в умопомрачительную россыпь цветов, написанную на шершавой кирпичной стене. Затем в сознании Мэнни что-то встает на место, и та, иная часть него делает глубокий вдох. Он внезапно осознает, что видит перед собой.