Город, которым мы стали

Но в какой-то момент он решил прекратить. Мэнни цепляется за это доказательство своей человечности, словно все остальное неважно. Потому что так и есть.

– Что ж, на роль Манхэттена ты точно подходишь. – Мэнни чувствует на себе тяжелый взгляд Бруклин. – Ты какие-то странные чувства испытываешь к тому молодому человеку.

Мэнни тихонько вздыхает. Он надеялся, что она этого не заметила. Господи, ну есть же вещи, которые не должны предаваться огласке.

– Извини, – говорит она. – Я же не ожидала, что меня затянет в вулканское слияние разумов, и не успела сообразить, что нужно, хм, отвернуться. Надеюсь, ничего моего ты не увидел.

– Кажется, нет.

– Ну вот и хорошо. – Бруклин складывает руки и упирается локтями в колени. Ее ноги чинно составлены рядом, юбка не задирается; даже здесь, на этой уродливой, обшитой деревянными панелями старой лестнице, она остается воплощением элегантности. Но на ее изящном лице заметно беспокойство. – Между нами говоря, меня терзают дурные предчувствия насчет того, что произойдет, когда – и если – мы вшестером наконец соберемся вместе. Сейчас мы лишь попробовали, каково это… и мне совсем не хочется, чтобы в моей голове оказались еще пять человек.

Мэнни пожимает плечами. Он тоже этого не хочет, но становится все очевиднее, что они должны найти друг друга или погибнуть.

– Может быть, когда мы найдем… Нью-Йорк, все будет не настолько плохо. Может быть, он сможет управлять этой связью. Или что-то в этом роде.

– Ты очень оптимистичен для предполагаемого серийного убийцы. Это мне в тебе нравится.

Он смеется и чувствует себя намного лучше.

– Ты-то как себя чувствуешь во всей этой неразберихе? Если не считать дурных предчувствий.

Бруклин пожимает плечами, но он хорошо разбирается в людях. Наверное, когда-то этот навык здорово помогал ему в работе. Она напугана, хотя и сохраняет внешнее спокойствие.

– Я подумываю о том, чтобы уехать – хотя и не хочу, конечно же. Нью-Йорк – мой дом. Я всю жизнь сражалась за этот город. Однако при этом я просто хочу уберечь отца и дочь, не подставлять их под удар, понимаешь? Сейчас я с вами, потому что если мы доведем дело до конца, то, возможно, добьемся и того и другого: поможем городу и обезопасим мою семью. Но если дела пойдут совсем скверно… – Она красноречиво пожимает плечами. – Не уверена я, что люблю Нью-Йорк так сильно, чтобы умереть за него. И я точно не люблю его настолько, чтобы жертвовать своей семьей.

– Ты говорила, что твоей дочери четырнадцать.

– Ага. Слова ей поперек не скажи. – Бруклин заметно рада смене темы разговора и улыбается с ласковым упреком. – Папа говорит, что она – расплата за то, как я вела себя в ее возрасте. Но у нее есть голова на плечах. Прямо как у мамы.

Мэнни усмехается. Он не помнит, перечил ли взрослым в детстве, но ему хочется думать, что так и было.

– Если я хоть чем-то могу помочь твоей семье, я сделаю что угодно.

Выражение лица Бруклин смягчается. Может быть, теперь он нравится ей немного больше.

– А я надеюсь, что у тебя получится стать таким, каким ты хочешь быть, – говорит она, заставляя его озадаченно моргнуть. – Знаешь, этот город сожрет тебя с потрохами, если ты ему позволишь. Не позволяй.

Затем она встает, потому что Падмини уже выходит из квартиры, все еще запихивая вещи в рюкзак, в то время как Айшвария подсовывает ей забытые вещи и пакеты с едой. Бруклин подходит, чтобы помочь. Пока женщины негромко переговариваются и вместе пытаются застегнуть молнию на рюкзаке, Мэнни обдумывает слова Бруклин. Предупреждение кажется ему очень многозначным.

Затем женщины спускаются, и он встает, чтобы помочь Падмини нести багаж, если она позволит. Вещей у нее немного, зато Айшвария с готовностью взваливает ему на руки два многоразовых пакета, набитых продуктами, и высокий термос для еды.

– Я готова, – говорит Падмини, взволнованно глядя на них. – И, эм-м, я взяла с собой ужин на всех нас, если хотите. А еще позвонила руководителю стажировки и сообщила ему, что в течение нескольких дней не смогу приходить на работу. Теперь у меня грипп. – Она пробует покашлять. – При гриппе ведь бывает кашель, да?

– Иногда, – говорит Мэнни, с трудом сдерживая улыбку.

– Ой. Ну, я еще сказала, что у меня температура сто десять[20] градусов и начались месячные. Он теперь будет думать, что я в бреду от того или другого.

– Поправляйся скорее, – сухо говорит Бруклин. – И пошли.