Город, которым мы стали

Бруклин твердит себе, что осталась в квартире по соседству лишь из вежливости. Падмини в стрессе, бедняжка, ведь она всего несколько часов назад узнала обо всей этой кутерьме с городами. А Манхэттен – пусть за его смазливым личиком и скрывается страшный подонок, он все же только приехал в большой город. Бруклин убеждает себя, что остается рядом на случай, если им что-нибудь понадобится.

Но это ложь. Пусть она лежит на новой кровати с дорогим европейским матрасом и постельным бельем с плотностью в тысячу нитей на дюйм, но все же она в своей старой спальне. Бруклин приоткрывает окно, чтобы слышать звуки ночного города – сверчков, проезжающие машины, негромкий смех и музыку, доносящиеся от чьей-то домашней вечеринки в соседнем квартале. Устроившись на ночь, она понимает – ей тоже нужно утешение, и она находит его в старых, знакомых стенах, старом потолке и старом запахе этого места, который все еще чувствуется здесь, едва-едва ощутимый за запахом новой краски и деревянного паркета. Когда-то давно в комнате Бруклин стояла духота, потому что они не могли позволить себе ни кондиционер, ни счет за электричество, которое он бы сожрал. Приходилось обходиться одним лишь вентилятором. И Бруклин тогда смотрела на ночное небо через оконную решетку, защищавшую от домушников, – а в те времена, на пике кокаиновой эпидемии, они были нужны всем. И все же. Тогда она была лишь подростком, девчонкой с кучей мечтаний, и беспокоилась только о том, как бы сдать экзамены и не залететь от своего парня. (Как его звали? Жермен? Жерман? Начиналось имя точно на «Ж». Боже, она даже этого не помнит.) Тогда она еще не стала Эм-Си Свободной, авангардом целого движения, а была лишь ребенком, пыталась по ночам в темноте сочинять фристайл и забывала лучшие строчки, потому что засыпала прямо в процессе.

И тогда она уж точно не думала, что станет живым воплощением этого дикого, невероятного, дебильного города.

Но есть во всей этой ситуации какая-то поэзия, которая Бруклин по душе, – потому что этот дикий, невероятный, дебильный город дал ей очень многое. В конце концов, именно поэтому она баллотировалась в городской совет: ведь Бруклин верит, что лишь те, кто действительно любит Нью-Йорк, а не просто занимает в нем жилплощадь и эксплуатирует его, должны диктовать, каким ему быть. Превратиться в боро для Бруклин значит в буквальном смысле стать воплощением того, что она и так всегда делала, так что ее это устраивает. Даже больше, чем она думала.

Когда телефон Бруклин начинает звонить, она сразу же понимает, кто это.

– Ты домой вообще собираешься? – нарочито скучающим тоном спрашивает Жожо, как бы давая Бруклин понять, что на самом деле ей все равно. Это нормально. Ей четырнадцать, она считает, что уже почти взрослая, и поэтому совершенно точно не скучает по своей маме.

– Я совсем рядом, по соседству.

– Поэтому я и спрашиваю, собираешься ли ты домой.

Бруклин вздыхает, хотя и с теплотой.

– Малышка, я же тебе уже говорила. Для меня это место все еще остается домом. Просто дай мне немножко побыть здесь, ладно?

Вздох Жожо почти полностью повторяет ее собственный, но Бруклин слышит, что дочь улыбается.

– Ты такая странная, мама. – Затем Бруклин слышит в телефоне шорохи – Жожо встает и что-то делает. Раздается негромкое кряхтение и деревянный стук… А. Так она тоже открыла окно. – Раньше ты, наверное, смотрела на эти виды и придумывала слова для песен?

– Я больше смотрела на небо. Ты закончила то сочинение, которое вам задали по английскому?

– Да, мама. Пять параграфов, все в точности по критериям АОТ[21], – нараспев, со скукой в голосе отвечает она. – Я скучаю по мисс Фаунтейн – она разрешала нам писать на интересные темы.

Бруклин соглашается. Жожо смогла попасть в одну из престижных специализированных школ города – в Бруклинскую латинскую школу. Обучение там старомодное, по мнению Бруклин, даже чересчур – уроки латыни, обязательная школьная форма и множество других особенностей, от которых саму Бруклин стошнило бы в таком возрасте. Но Жожо сама выбрала эту школу, и ей там в целом нравится. А любимая учительница мисс Фаунтейн, как и многие другие учителя города, не желавшие всю жизнь делить тесную съемную квартиру с соседями, ушла в элитную частную школу в Уэстчестере, где ей предложили зарплату в три раза больше. И Бруклин ее ни капельки за это не осуждает. Но ей жаль, что Жожо и другие дети, посещающие их общеобразовательную школу, потеряли хорошего учителя.

– Вот поэтому я и предложила ту программу, о которой тебе рассказывала, – говорит она Жожо. – Чтобы учителя из общеобразовательных школ могли получить доступное жилье.

– Ага… – Ее голос звучит рассеянно, но не потому, что ей неинтересно. Обычно Жожо с куда большим любопытством следит за политической жизнью Бруклин, чем слушает про ее рэперское прошлое, и Бруклин этому только рада. Но сейчас Жожо думает о чем-то другом. Из телефона доносится новый звук, как трубка шуршит об оконную сетку. – А я вот ничего не вижу.

– Так сдвинь сетку, милая.