Город, которым мы стали

Она бежит к зданию. Врезается плечом в дверь, пониже, чтобы выломать замок. (Казалось бы, у нее не должно получиться. Дверь тяжелая, из старого дерева с металлической рамой. Но город проник в ее кости и укрепил мышцы, ее ничто не остановит.) Прямо за порогом вторгшийся в дом икс-образный паук уже сплел свою паутину: белые светящиеся линии тянутся от пола к потолку, скрещиваются и сплетаются, образуя сеть, которая предназначена как раз для нее. Вблизи Бруклин видит, что линии не просто состоят из света. Они сами – живые существа, нитеобразные, шепчущие и дрожащие, покрытые странными крошечными дырами, похожими на шипы роз, вывернутыми внутрь… Но она – Бруклин, чтоб ее, и когда она рассекает нити паутины пальцами, как кошка когтями, сила окружает ее руки и защищает их. Нити рвутся и сгорают дотла. Она слышит, как паук – а паутина и существо представляют собой единое целое – единожды взвизгивает и замолкает.

«Я – сердце этого места, пока дышу и когда меня не станет,

А твои слова и рифмы как дым в воздухе растают».

Из глубины квартиры доносится еще один крик. Жожо. В спальне ее отца.

«Тебе не победить, слабостей нет у меня,

Я – королева, босс этого уровня.

Я – Супермен, но даже криптонит даст промашку.

Я тебе не по плечу, малыш…»

Бруклин вбегает и находит Жожо и своего отца. Они в порядке – но ненадолго, потому что большой икс-образный паук проскальзывает в комнату между рамами окна. Эти чертовы твари могут становиться бесконечно плоскими, когда захотят. Но едва две лапы паука оказываются внутри и вытягиваются, упираясь в стену, его тело раздувается, а ноги снова обретают толщину, становятся цилиндрическими. И теперь Бруклин видит, что маленькие дырочки на них шевелятся. Это крошечные зубастые пасти, которые открываются и закрываются…

«…Так что иди делай свою домашку», – свирепо думает Бруклин, после чего бросается вперед и бьет ладонью прямиком в центр жирного тела твари. На вид оно полупрозрачное, столь же нематериальное, как и те перья, – но под ладонью Бруклин, защищенной силовым коконом, на мгновение появляется что-то твердое, холодное, дребезжащее и дрожащее. На ощупь оно похоже не на что-то живое, а на мешок с деталями «Лего», которые разваливаются на части и пытаются снова сложиться под ее рукой. Вокруг руки. Пытаются поглотить руку.

Однако новая сущность Бруклин не дает этому произойти. Она всего лишь одна женщина, но в тот миг она представляет собой два с половиной миллиона человек, пятьдесят триллионов движущихся частей, крупнейший и крутейший боро величайшего города в мире. И то, что связывает ее с этими людьми, – воля, преданность и объединенная сила толпы, которая кричит: «Мы – Бруклин», – намного, намного мощнее энергий, из которых соткан икс-образный паук.

Поэтому, когда она сдавливает паука в руке, тот на миг вспыхивает бело-голубым огоньком, который почти не обжигает Бруклин. Через секунду он съеживается, как и паутина до этого. Паук не просто погиб. Бруклин вычеркнула его из бытия.

Затем она с криком падает на пол и ударяет по нему обеими руками. Это ее пол. Ее дом, ее семья, ее город, и как эти клятые твари вообще посмели вторгнуться сюда…

«Теперь отмотай назад и прокрути пластинку снова.

Ты будешь получать по шапке при каждой встрече новой.

Я вышибу из тебя весь дух, как клином клин…»

…волна городской энергии вырывается из ее рук и расходится по всему зданию, настолько мощная и чистая, что весь Нью-Йорк вздрагивает, как струна, и издает беззвучный звон. На миг Бруклин испытывает искушение слиться с этой гармонией, вобрать в себя весь город, как пытался и не смог сделать Манхэттен… но нет. Она довольна и тем, что стала одним лишь Бруклином. Она всегда могла позаботиться о том, что принадлежит ей, и этого всегда было достаточно.

Поэтому она чувствует, как икс-образные пауки ползут по зданию, и чувствует, как они останавливаются и визжат, когда их уничтожают волны бруклинского духа, одна за другой исходящие от старых домов. И от квартала, и от окружающих районов. Бед-Стай, шевелись или подыхай. Краун-Хайтс, вставай. Флэтбуш, действуй. Она объединяет их все, от Гринпойнта до Кони-Айленда, от Бруклин-Хайтс до Восточного Нью-Йорка. Она вкладывает всю волю в одно желание: чтобы заражение, поразившее бо́льшую часть ее города, исчезло. Пусть оно не хочет свалить к себе домой, но оно должно убраться к чертовой матери из Бруклина.

У нее получается – но на большее сил не хватает. Когда волна энергии достигает границ боро, у Бруклин не получается продвинуть ее дальше. Она и так уже сделала много – в одиночку, без поддержки других, – отчего остается совершенно опустошенной. Она валится на пол, едва ощущая руки подбежавшей Жожо, слышит, как отец зовет ее, но у нее не хватает сил ответить.

Однако Бруклин усмехается, даже несмотря на то что в ее глазах темнеет.

– Мастерство не пропьешь, – бормочет она, слыша, как в комнату с громким топотом врывается Манхэттен.

Жожо в панике.

– Какое мастерство? Мама? Дедуля, мне ее не поднять…