Город-крепость

Я не могу отвязаться от мысли: знал ли парень, что сокрыто внутри наутилуса? Замечали ли эти ясные, как лунное небо, глаза, что моя собственная раковина становится всё теснее? Что скоро я перестану выносить её давление?

Всё гораздо сложнее обычных «да» или «нет». Вопрос не в том, чтобы выбраться отсюда. Вопрос в том, чего я хочу больше: пентхаус посла или то, что простирается за решёткой. Привычное или рискованное.

Я не похожа на сестру. Никогда не была. Цзин Линь всегда бегала быстрей, боролась яростней. Когда она была рядом, мне даже не приходилось волноваться об этом.

Но также я не хочу быть похожей на мать. Не хочу просыпаться каждое утро, видеть, как восходящее солнце облизывает свежие раны, и в глубине души гадать, есть ли в этом мире нечто большее. Там, за горами и рисовыми полями.

Это моя жизнь. Мой риск. Цзин Линь здесь нет, она не сможет взять всё на себя.

Возможно, на самом деле я бегаю быстрей, чем всегда считала?

Не знаю, почему я думала, что добыть имена будет легко, если удастся выбраться из комнаты. Будто можно просто подойти к приспешникам хозяина и пожать им руки. Единственный способ, не вызывая подозрений, свободно перемещаться по борделю, чтобы добыть имена, – попросить у хозяина работу. Такую, которая поможет попасть на тайные собрания Братства. Такую, где необходимо разливать сливовое вино и поджигать трубки.

Работу Инь Ю.

Когда я приближаюсь к задымлённому залу, в животе словно прыгают лягушки. Я долго раздумывала, как обратиться к нему так, чтобы просьба не казалось подозрительной. Но хозяин умней, чем кажется, когда ты видишь его тяжёлые от опиума веки. Как иначе можно стать законом в абсолютном беззаконье?

Салон почти пуст. Ни клиентов, развалившихся на диванах, ни длинных трубок, пыхающих дымом в остекленевшие лица. Нуо не сидит в углу; отсутствие звуков её цитры оглушает. Я слышу каждый свой шаг, скользящий, скрипящий вместе со старым деревом.

Хозяин сидит в одиночестве, легко скрещивая ноги – я удивлена, что ему ещё присуща такая гибкость. В руке его трубка, но она опущена.

– Мама-сан сказала, ты просила встречи со мной. В обычной ситуации я бы отказал, не задумываясь, но после нашей последней беседы с твоим клиентом меня гложет любопытство.

На последнем слове он слегка склоняет голову. Но всё, что я вижу, всё, на что могу смотреть, – уродливый багровый крюк шрама. Я опускаю взгляд к полу. Зажимаю пальцы на ногах, они изгибаются под шёлком тапочек, как нанизанные на крючок черви, принесённые в жертву, чтобы поймать рыбу.

Он знает. Он умный. Страхи гудят в голове; осторожная, примерная Мэй Йи рвётся наружу, изо всех сил пытается меня остановить. Не спрашивай ничего. Просто уйди. Сядь. Подожди. Скажи «да».

Я облизываю губы, собирая разрозненные кусочки храбрости. Острых, кружащихся и совсем юных, их как раз хватает, чтобы выдавить слова:

– Я хотела спросить, не согласитесь ли вы назначить мне какие-нибудь обязанности. Мне бы хотелось научиться подавать вино.

– Хочешь, чтобы я выделил тебе работу? – Глаза его превращаются в щёлки, как у кота, дремлющего, но продолжающего следить за жертвой. Я сейчас напоминаю себе цыплёнка: напряжённая, вытянутая шея, ожидающая лезвия. И не в первый раз задаюсь вопросом: зачем я пришла сюда? Почему просто не сказала послу «да»?

Рассматриваю крепкие золотые звенья цепи на шее хозяина.

– Все остальные девочки чем-то занимаются. Мне не нравится чувствовать, будто я не заслуживаю всего, что имею.

Глядя на его губы, поджатые и искривлённые, я жду, что хозяин скажет «нет». Но он лишь медленно кивает.

– Хорошо. Ты выбрала удачное время: сегодня утром Инь Ю показала, как глупа, пролив вино на одного из клиентов. Пусть она покажет тебе, как держать поднос и поджигать трубки. Сегодня вечером ты будешь вместо неё.

Он рассказывает это, а я вспоминаю раздражение в голосе Инь Ю. Пятно на её платье. Неужели мне повезло обратиться к хозяину именно в тот день, когда идеальная Инь Ю совершила ошибку?

Всё-таки я счастливица.

Ухожу с долгим низким поклоном и надеждой, что удача меня не покинет.

11 дней

ДЭЙ

Меня всего передёргивает, пока стою у старой ржавой пушки, полный диких, неукротимых нервов. Я слегка подпрыгиваю. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Цэнгу стоит быстрее шевелить булками. Мы никогда не приходим на место одновременно. Кто-нибудь обязательно опаздывает.

Первым я замечаю его сигарету, дёргающуюся в предрассветной темноте Сенг Нгои, словно адский светлячок. Когда мы с Цэнгом впервые встретились – в ночь, когда я нарисовал линии на стене комнаты, – он похлопал упаковкой «раковых палочек» по ладони. Выбрал самую идеальную на его взгляд и прикурил. Это было столько недель, столько угольных линий и тайных встреч назад. Готов поспорить, количество сигаретных бычков, которое он оставил у Старых южных ворот, можно считать пачками.