Город-крепость

Я хочу рассказать ей. Рассказать всем о парне за окном, о ракушке и обещании внешнего мира. Но потом вспоминаю о Синь, и одной мысли достаточно, чтобы предать молчанию любые слова, которыми хочется поделиться.

Так что я просто беру поднос и принимаюсь за работу. В первую ночь диваны в главном зале занимают одни лишь клиенты. Ни одного члена Братства. И сегодня, второй ночью, я покусываю губы изнутри, стараясь сдержать страх. Завтра четвёртый день, а это значит, что совсем скоро парень снова появится в окне моей комнаты. Если сегодня не будет собрания Братства… если я не узнаю их имена…

Не знаю, почему от этой мысли мне становится так тошно. Ведь пентхаус в Сенг Нгои по-прежнему ждёт меня. Ждёт бассейн, в котором я не смогу даже поплавать, потому что сразу же пойду ко дну.

Но я вхожу в зал, и первым вижу лицо хозяина. Осматриваю сидящих на диванах мужчин и понимаю, что все они одеты в черно-алые одежды. Лишь у троих в руках трубки. Все взгляды прикованы к главному человеку, присутствующему здесь, к тому, кого все мы боимся.

Я держусь в углу, прижавшись плечом к сервировочному шкафу. В другом углу комнаты сидит Нуо, одетая в такое же красное платье с глубоким вырезом, как у меня, пальцы её порхают над струнами. Мелодия, которую она играет, так тиха, что я даже сомневаюсь, слышу ли её. Впрочем, слух мой сосредоточен на другом, ловит каждое слово мужчин.

Их десять; некоторые уже в возрасте, с седеющими волосами и нахмуренными бровями. Знаю я только Фанга. Он сидит в дальнем углу, лицо столь же свирепое, как вытатуированный на нём дракон.

Я прислушиваюсь, ловя имена, но мужчины не очень-то дружелюбны друг с другом. Они швыряются титулами. Фанга называют Алый Полюс. Мужчина с золотыми зубами и четырьмя глубокими царапинами на щеке – Мастер Благовоний. Ещё один мужчина со снежно-белыми волосами известен как Белый Веер. Я запираю титулы глубоко в груди и стараюсь не паниковать.

Зачем паника, когда меня ждёт сад на крыше? Продолжит ли посол приносить цветы, когда у меня будет целый сад?

Собрание тянется долго. Каждый мужчина даёт отчёт: числа, прибыли, убытки и смерти. Хозяин слушает, лицо его твердо, как камень, пока он делает заметки в книжке из бумаги и красной кожи.

Я слушаю, уши ловят каждое слово в поисках имён, слух натянут до боли. К концу собрания мне удаётся добыть четыре: Фанг. Люнь. Нам. Чан Кит. Пять, если считать Лонгвея. Но его имя знает каждый.

Фанг. Люнь. Нам. Чан Кит. Я удерживаю имена на кончике языка. Беззвучно повторяю их, чтобы сохранить в памяти. Опять и опять, и опять. Пока они не превращаются в одно длинное имя без единого пробела: Фанглюньнамчанкит. Я повторяю его вновь и вновь – безмолвную молитву, – пока мою стаканы и складываю тонкие курительные трубки.

10 дней

ЦЗИН ЛИНЬ

Новый брезент я искала целых два дня. Два дня копалась в кучах тошнотворного мусора. В итоге, пришлось всё же посетить лавку господина Лама. Воспользоваться деньгами из оранжевого конверта.

Теперь у меня есть брезент, но нет места, где его расположить. Мои любимые местечки уже заняты. Некоторые забили взрослые бродяги, мужчины и женщины, которые забиваются в тёплые местечки, со скомканными газетами и в плесневеющих, изъеденных молью пальто. Другие заняты стайками костлявых сирот. Они встречают меня дикими, голодными глазами. Оскаленными зубами. Я иду быстрей, опустив голову и надеясь, что им не удалось рассмотреть моё лицо. Надеясь, что мир не сошёлся клином на одном Куэне. Другие возможные места, у водопроводных кранов и канализационных решёток, слишком открыты. А мне нужно расположиться в стороне. Подальше от шайки Куэна.

Уже два дня мне удаётся избегать его приспешников. Что не так-то просто даже в этом лабиринте закоулков и вечной ночи. Он продолжает охоту – трижды мне удавалось спрятаться за дверью магазинчика или в переулке, скрываясь от его парней. Они рассредоточились, бродят парами. Прочёсывают каждую улочку снова и снова. В руках поблескивают ножи.

Куэн жаждет крови.

Я должна всегда быть на шаг впереди него.

Так что я продолжаю идти. Ищу место, скрытое от глаз. Безопасное. Держусь подальше от главных улиц. Подальше от старушек, сплетничающих вокруг столов для стирки, играющих в карты и гадающих друг другу по ладони. От матерей, стоящих на коленях у водопроводных кранов и оттирающих пятна соуса с рубашек своих домочадцев. От фабрик, где мужчины долгие часы гнут спины, разливая по формам жидкий пластик.

Но глаза есть повсюду. Даже в самых уединённых уголках. Мимо шаркает старик, собирая лом, как воробей – солому для гнезда. Он с таким скрежетом откидывает найденные куски в тележку, что меня пробирает дрожь. Иду быстрей и сворачиваю за ближайший угол. Слишком быстро. Не остановившись, чтобы прислушаться к чужим шагам.

Я первая вижу мальчишек. Их двое, идут медленно. Прочёсывают каждое крыльцо и зарешёченное окно, держат ножи наготове. Ноги ещё спешат, ещё стремятся вперёд, когда мальчишки замечают меня.

Ближайший из них замирает. Морщит нос, а потом выпаливает:

– Это он!