Город-крепость

Жаль, я не могу протянуть руку через окно. Нет, не для того, чтобы забрать ракушку или почувствовать дождь. Мне хотелось бы прикоснуться к парню, подарить кусочек окутывающего комнату тепла, от которого меня бросает в пот.

Очередное невыполнимое желание.

Но пусть я не могу поделиться с ним теплом, я могу назвать имена. Попытаться вернуть на лицо улыбку. Если парень красив, даже когда хмурится, не представляю, каким прекрасным он будет с настоящей, искренней улыбкой.

– Вчера в зале собрались десять человек. И хозя… Лонгвей. – Произносить это имя вслух кажется ужаснейшим из грехов, но я выдавливаю его из себя. Парень даже не морщится. – Они редко называли друг друга по именам. Мне удалось выяснить лишь четыре.

Гость не улыбается, но и не хмурится. Он смотрит на мои пальцы, продетые сквозь оконную решётку, словно знает, как отчаянно мне хочется преодолеть её.

– Какие же?

– Первый Фанг. Мужчина с драконом на лице. Он каждый месяц собирает для Лонгвея дань. Его главная обязанность… забирать деньги у тех, кто не хочет платить. Все называют его Алый Полюс.

Парень кивает:

– Продолжай.

– Есть Люнь. Он отслеживает большую часть сделок с наркотиками. Мужчину с золотыми зубами зовут Нам. Чем он занимается, не знаю, но его зовут Мастер Благовоний. – Тревога, много часов назад посеянная в моём животе сладковатыми парами опиума, перерастает в настоящую боль.

Я не обязана это делать. Можно отвернуться. Притвориться, будто ничего не случилось. Будто я никогда не мечтала вновь увидеть сестру. Или съездить к морю. Можно посидеть, подождать и сказать послу Осаму «да».

Эти мысли заставляют меня ёрзать на кровати. Бедро простреливает болью. Напоминанием резкой хватки пальцев посла.

– Фанг. Люнь. Нам. – Парень считает имена, три пальца показываются из низко натянутого рукава. – Кто четвёртый?

Дыхание перехватывает. Я смотрю на его пальцы, пронзающие холодный воздух, словно оленьи рога. Они перепачканы грязью, костяшки сбиты, а ногти обгрызены под самый корень. Вспоминаю, как они держали ракушку, так осторожно, словно внутри неё ещё теплилась жизнь, выстраивая камеру за камерой.

Эти пальцы просто так не оставят синяков.

– Чан Кит, – выдыхаю я. – Последний Чан Кит.

– Отлично, – соглашается парень. – Ты права.

– Ты… ты знал? – У меня в горле встаёт ком, словно воздушный шарик, который вот-вот лопнет.

– Да, – кивает парень. Волосы, тёмные, как воронье крыло, падают ему на щёки – смягчают острые скулы. – Я проверял тебя. Хотел узнать, сможешь ли добыть информацию. И ты отлично справилась.

– Значит, остальные шесть имён… они тебе не нужны?

– На самом деле, нужны. В каком-то смысле. – Он прикусывает губу. Должно быть, он часто это делает, потому что кожа в этом месте слегка кровит. – Скажи, у них был гроссбух?

– Гроссбух? – Слово непривычно перекатывается на языке, толстое и неповоротливое.

– Он выглядит, как большая записная книжка, – объясняет парень. – В нём хранятся все данные: имёна, даты, числа. Все записи о делах Братства.

Я вспоминаю собрание, красную книгу на коленях наркобарона. Ту самую, в которой он царапал заметки чёрными чернилами.

– У хозя… у Лонгвея есть книга. Он писал в ней.

– Ты видела, что он записывал?

– Да, – выпаливаю я, но останавливаюсь, ощущая, как пятна стыда расцветают на щеках. – Но я… не умею читать.

– Не страшно, – отвечает парень, голос его мягок. – Эта книга… куда Лонгвей положил её после окончания собрания?

– Я…

Я замолкаю, вспоминая окончание вечера. Мужчины не задержались в зале. Большинство вышло через главный коридор. Несколько человек отправились в комнаты девочек. А Лонгвей… напрягаю мысли, пытаясь вспомнить, куда исчез хозяин, распустив собрание. Я была слишком занята, пыталась укоренить в памяти четыре найденных имени.

– Не помню. Наверное, забрал к себе в кабинет.

– В кабинет?

– Он на втором этаже. Наверное. Я никогда туда не поднималась, – отвечаю ему.

– Как думаешь, ты сможешь выяснить это наверняка?

Одно дело подслушать имена. Но копаться в кабинете хозяина… эта игра – этот риск – принимает такие обороты, что у меня скручивает живот. Должно быть, парень замечает это в моём лице, потому что не ждёт ответа:

– Слушай, я знаю… знаю, что это опасно. Но я бы не попросил об этом тебя, если бы был другой выбор. Но мне нужно это. Нужна твоя помощь.

Нужно. Голос его срывается на этом слове с отчаянием, которое невозможно подделать.

– Зачем?

– Потому что каждое утро, просыпаясь, я мечтаю об иной жизни. А это единственный способ её заполучить. Единственный мой путь домой. – Голос его такой же разбитый, как алеющие костяшки. От его звука я лишь сильней вжимаюсь рукой в решётку.

Дом. Слово это вспыхивает в моей груди, горячее, как уголь. Мне так хочется впитать в себя зелень рисовых полей и далёкие горные склоны. Хочется найти сестру и крепко её обнять. Хочется снова увидеть настоящие звёзды.

– Нам… нам нельзя думать о доме. Это только причиняет боль, – говорю я и уже по ответному взгляду знаю: он прекрасно всё понимает. Грудь его пронзает та же горько-сладкая золотистая агония. – Но я всё равно это делаю.

– Откуда ты?