Город-крепость

Мысли кружатся в голове, изо всех сил стараются оставаться в настоящем, когда я осторожно поднимаю мальчишку к груди, стараясь не потревожить нож, всё ещё торчащий в боку. Он легче, чем я думал. Совсем пушинка. Неудивительно, что так быстро бегает.

Старые южные ворота забиты людьми. Они спешат, исполняют поручения и с пользой проводят утренние часы, снуют в Хак Нам и обратно. Мокрые волосы блестят, плечи в градинах. Буря утихла с тех пор, как я покинул крышу. Градины по размеру не больше, чем кондитерская посыпка, покрывают улицы и переулки, как глазурь – торт. Густо, словно снег.

Я держусь ближе к краю улицы. Прохожие даже не смотрят на нас, если же вдруг обращают внимание, просто хмурятся и стараются сторониться. Заляпанные кровью бродяжки в Хак Наме – привычное дело.

Пушки стоят на месте, дразня меня ржавчиной и невидимыми барьерами. Видением наручников и пожизненного заключения. Нельзя. Не останавливайся. Я вдыхаю воздух, будто храбрость, и шагаю дальше: мимо старинных орудий, под деревянным навесом, в странный, свежий, белый мир.

Я думал, что возвращение в родной город из изгнания будет иным. Представлял его шумным, ярким. Не тихим и незаметным проникновением на светлые улицы.

Теперь, действительно вырвавшись из Хак Нама, я не знаю, что делать. Стою посреди дороги, ощущаю, как последние градины стучат по плечам и понимаю: на самом деле я ждал, что меня попытаются остановить. Что я не собирался заходить так далеко.

Цзина нельзя просто отвести в больницу. Будет слишком много вопросов, бюрократия и бумажная волокита. Мальчишка истечёт кровью ещё до того, как все документы будут заполнены. К тому же там могут быть копы. (Одно дело испытывать судьбу, другое – идти прямо к ней в пасть).

Есть только одно место, куда я могу пойти. Одно место, где мы оба будем в безопасности. По крайней мере, недолго.

Водитель такси, которое мне удаётся остановить, пожилой мужчина с серебристыми волосами и в ужасных огромных очках. Он пялится на нас, как сова, и чёрные глаза щурятся от страха, когда мужчина понимает, что у меня в руках.

Я умудряюсь выудить свёрток с деньгами. Их много. Мой месячный запас – на еду и комнату. Гораздо больше, чем он зарабатывает за неделю бесконечных поездок.

– Никаких вопросов. – Я помахиваю перед ним банкнотами. – Вы знаете, где находится холм Тай Пин?

Глупый вопрос. Каждый в Сенг Нгои знает, где находится самый богатый район города. Но, кажется, я предрасположен задавать глупые вопросы, когда на руках у меня умирает человек.

В какой-то момент кажется, что таксист сейчас просто вожмёт педаль газа в пол и умчится от нас далеко-далеко, насколько позволяет авто. Но взгляд его цепляется за деньги. Пачка банкнот в моих руках достаточно объёмна, чтобы убедить его в обратном.

– Адрес? – Таксист взмахом руки предлагает садиться, пытаясь не морщиться, когда я заляпываю кровью кожаные сидения.

– Пятьдесят пятый дом. – Перебрасываю деньги на переднее сидение и смотрю на Цзина. Лицо его мертвенно-бледное, как крупинки града. Но я чувствую, едва-едва, как грудь его вздымается. Вдох. Выдох.

Таксист что-то бормочет себе под нос, я не могу разобрать слова за бодрым жужжанием радио. Нежный женский голос течёт из колонок, сообщая, что ткого холода и осадков в Сенг Нгои не было уже лет десять. Я слушаю её, а потом энергичную песенку какой-то модной девчачьей группы, пока такси колесит по городу в сторону Тай Пин.

Всякий раз, вспоминая это место, я представляю его в жаркие летние дни. Когда цветёт гибискус – яркие всполохи алого, жёлтого и белого окружают дорогу до самого холма. На обочине такие густые заросли вечнозелёных деревьев и бамбука, что можно представить, будто ты в лесу, а не на холме посреди оживлённого мегаполиса. Я думаю о цикадах, о том, как они цепляются за красные сосновые ветви и стрекочут в ночи.

Я так увлечён мыслями, что вздрагиваю, когда такси останавливается. Сквозь запотевшее стекло я вижу их – ворота. Такие же, как и раньше: высокие металлические шипы в окружении каменных колонн в самом конце длинной дороги. Дом номер пятьдесят пять.

Когда я смотрю на них, кажется, словно выпавший недавно град теперь врезается мне в грудь. Это место выглядит таким неизменным. Не тронутым моим отсутствием. Но что-то кажется другим… Кажется, словно эта решётка призвана не пускать меня внутрь.

– Вы выходите? – водитель такси практически кричит, и я вспоминаю, что дело не ждёт. Толстовка вся промокла, потяжелела от крови Цзина и его соперника.

Руки ноют от веса пацана, когда я выбираюсь из такси. Будто он за поездку внезапно набрал футов тридцать. Такси разворачивается и спешно уезжает, из-под колёс летит гравий и град.

Я плетусь к панели, надеясь, что код доступа остался прежним. Указательный палец оставляет кровавые разводы на безукоризненно-чистых кнопках. Но раздаётся писк и звон цепей. Ворота разъезжаются. Я проскакиваю внутрь, не дожидаясь, пока они полностью распахнутся, оставляя за собой розоватые следы на крупинках града.