Город-крепость

Осознание эхом отдаётся во мне. Окрашивает каждый уголок каждой комнаты этого дома. Я изменился. Я больше не принадлежу этому месту. Это не мой мир. Всё время, проведённое в Хак Наме – когда я стоял на самом краю крыш, стоял и смотрел вдаль, – я мечтал, жаждал, стремился вернуться сюда. Или же я так думал.

Возвращение домой не спасёт. Оно не принесёт мне покоя.

Так что же для меня свобода? Спасенье? Что излечит меня?

Дверь в гостевую комнату плотно закрыта. Эмио уже вытерла кровь, но пол ещё скользкий и влажный. До попадания в Хак Нам я не знал, как пахнет чистота, но теперь я ощущаю острый запах лимона и химикатов.

Я стою посреди влажного пятна на полу и прислушиваюсь. Ловлю слова, звуки… всё, что может рассказать, жив мой друг или мёртв. И получаю награду: топот шагов и резкие приказы. Я не могу понять их смысла; они перемешаны, полны незнакомых терминов. Приказы ни на секунду не замедляются, безумной круговертью вытекают из щелей, смешиваясь с ароматом лимонов. Я не могу устоять на месте, так что принимаюсь кругами бродить по гостиной, нервно барабаня пальцами по тёмным пятнам на джинсах.

Мама так и не приносит чистую одежду, зато приходит Эмио, держа в умелых руках поднос с зелёным чаем.

– Господин Дэй? – Она прочищает горло, чашки дребезжат. Этот сервиз мама привезла из родной страны. Обожжённый в печи, с узором из лилий и лотосов.

– Пожалуйста, просто Дэй, – поправляю я её. Даже в детстве это господин выбивало меня из себя. Теперь оно просто кажется абсурдным.

Эмио лишь улыбается в ответ, словно она лучше знает, как правильно, но не осмеливается произнести это вслух.

– Ваша мать попросила передать вам это.

Оказывается, подмышкой она держит комплект одежды. Белая офисная рубаха и широкие брюки. Очевидно, отцовы.

Горничная ставит поднос на стол и протягивает мне одежду. Взгляд её мечется в сторону. Проследив за ним, я понимаю, что со своим нервным хождением вновь замарал пол.

– Спасибо, Эмио.

– Приятно снова видеть вас дома, господин. – Она кланяется. – Мы скучали по вам.

Она так добра ко мне. Все они. Со своими объятиями, улыбками и свежей одеждой. Ведут себя так, словно ничего не случилось. Всё забыто и прощено. Жаль, сам я не могу посмотреть на себя сквозь эти розовые очки.

Эмио выскакивает из комнаты, не дожидаясь ответа. А я, наконец, позволяю себе немного успокоиться, сжимая в руках дорогую рубаху. Я как раз собираюсь её надеть, когда дверь гостевой комнаты распахивается. Мужчина, выходящий из неё, мне знаком: доктор Кван, наш семейный врач. Рукава его завёрнуты по локоть, а рубаха в таких же пятнах, как моя майка.

Доктор Кван останавливается передо мной и внимательно изучает, прежде чем спросить:

– Где твой отец?

– Понятия не имею. – Я не видел его с тех пор, как отец бросился звонить доктору Квану. Но сейчас это мало меня волнует. – Как Цзин?

Врач вздыхает, словно вопрос его смутил.

– Ей уже лучше. Потеряла много крови, но рану я зашил. Нож не задел ни один из жизненно важных органов, порез чистый. Я уже позвонил в больницу, запросил несколько пакетов крови. Ей необходимо переливание.

– Ох, хорошо. Я… – До меня только сейчас доходит, какое местоимение использовал врач. Оно оглушает, врезается в мой толстый череп. – Она?

Понимаю, что у меня отвисла челюсть, но сейчас это неважно.

Она. Ей… Ещё минута уходит на то, чтобы это осознать.

Быть не может…

Возможно, я говорю это вслух. А возможно, доктор видит всё у меня на лице.

– Ты не знал? Она делала всё возможное, чтобы скрывать это. Но да, это определённо девочка.

Цзин девочка.

А я-то думал, что единственный, у кого есть секреты.

9 дней

МЭЙ ЙИ

Мне не спится. Каждая клеточка, каждая мышца моего тела полны энергии, парят в мыслях о встрече у окна. Когда парень ушёл, мой разум последовал за ним, проносясь по воображаемым улицам, устремляясь домой.

Я бегу по пыльной дороге, вдоль огромных полей, ярких и зелёных, точно бутылка из-под рисовой водки. Мимо бродячих собак, выпрашивающих на крылечках ферм кусочки засохшего риса. Мимо далёких тёмных горных пик. Миную отца, который стоит по колено в мутной воде рисовых полей, сгорбившись и обливаясь потом. Мать, развешивающую бельё на верёвке под деревом гинкго, – руки её темнеют от синяков цвета грозовых туч. Я бегу, пока не оказываюсь рядом с сестрой, чтобы впредь мы были вместе. Как она и желала.

Отправлюсь ли я домой, если смогу преодолеть эту решётку на окне? Или поеду к морю? Возможности мои пугающе бесконечны, как и его воды. От одной мысли о том, что окажусь во внешнем мире – одна, – я забываю, как дышать.

Но буду ли я одна? Ведь есть парень и его слова: Я тоже хочу, чтобы ты его увидела. Что-то в его голосе, в его взгляде, заставляет думать, что не у одной меня внутренности горят огнём.

Но я не знаю. Я не уверена. И чем дольше его нет, тем сильнее ускользает эта уверенность, тает, как сон поутру.

Моё измученное тело ещё извивается, вертится, перебирая в голове мысли, когда раздаётся гул. Такой звук может издавать дух – мягкий, плачущий. Он проникает под дверь, зовёт меня к себе.