– Куэн отрезал ему хвост. – Вспоминаю нож. Гладкий, окровавленный обрубок хвоста Чма. И меня вновь охватывает злость.
– Ты убила парня за кота? – Моё сражение с Куэном кажется таким простым, таким жестоким, когда Дэй говорит так: парня за кота. Сердце за хвост.
Дэй тянется к двери, качает головой:
– Я не видел его.
Он уходит. Я пялюсь в угольно-чёрный потолок. Но вижу только остекленевшие глаза Куэна, смотрящие в пустоту. Возможно, он это заслужил. А возможно, моя рука просто соскользнула.
Но всё же он мёртв. Из-за меня.
Куэн мертв. А я жива.
Так откуда же ощущение, что это я что-то потеряла?
8 дней
Я жду посла. Крики Синь звучат в голове, а «да» крутится на языке, наполняя тело искрами и вспышками, подобно фейерверку, который как-то раз наши соседи купили на новый год. Я никогда раньше не видела такого огня: вишнёво-красного, яркого-яркого, просто ослепляющего. Он был так прекрасен, словно не из нашего мира, и мне казалось, что даже это – слишком. Но тут фитиль кончился, и в ясное зимнее небо взметнулся белый хвост дыма. Ночную черноту заполнило множество цветов, я даже не могла назвать их все: следы сапфирового, алого, зелёного.
Зрелище было столь прекрасно, что я расплакалась.
И сейчас, когда дверь открывается, у меня к горлу тоже подступают слёзы. Внутри скопилось столько всего: страхи, потери, приобретения, невысказанные желания и моё «да», – они кружатся, вспыхивают и сверкают, как тот фейерверк. Невозможно держать всё в себе.
Но что-то странное есть в том, как посол входит в комнату, требующее тишины. Сегодня он выглядит ещё крупнее, неуклюжий в своём объёмном пальто. Ткань чёрная-чёрная, как медвежий мех. Я не вижу, что у него в руках. Но точно не цветы.
Нет ни слов приветствия, ни обычного кивка. Он подходит к столу и хватает вазу за край.
– Подходящих букетов не было, – кидает он мне через плечо. – А я хотел принести тебе что-нибудь особенное. Чтобы показать, как сожалею о случившемся…
Посол отступает от стола, и я понимаю, что он заменил пожухлые гвоздики неглубоким горшком. Над его песчаной почвой высится дерево. Не побег, а полноценное растение с ветвями, корой, листьями и корнями. Дерево, которое должно быть выше человеческого роста, сейчас не больше моей руки.
– Ч-что это? – Я мгновенно забываю о вертящемся на языке «да» и во все глаза смотрю на растение, пытаясь представить, как дерево удалось так уменьшить и заточить в горшке. Это магия, нечто невероятное.
– Кипарис. – Посол наклоняется, чтобы проверить листья, протирает их
– Как… почему он такой маленький? – ощущаю себя глупо, задавая этот вопрос. Я никогда не видела кипарис. Большинство деревьев в нашей провинции исчезли задолго до моего рождения, были срублены и выкорчеваны, чтобы освободить место для рисовых полей. Может быть, все кипарисы такие крошечные, а я этого просто не знаю.
– Эта техника называется бонсай. Садоводы используют её, чтобы дерево не вырастало слишком большим и непослушным. Так их можно держать дома. Чтобы наслаждаться видом.
Я продолжаю смотреть на крошечное дерево. Пытаюсь представить, каким бы оно стало, если бы не было ограничено своим маленьким горшком. Если бы человеческие руки и секаторы не сдерживали его, постоянно подрезая.
– Цветов больше не будет? – спрашиваю я.
– Они же вянут, – говорит посол так, будто я сама не знаю. Будто это не моя комната наполняется сладким гниющим ароматом каждый раз, когда лепестки начинают увядать. – Я думал, ты оценишь более постоянный подарок.
Теперь мне нечего ставить на окно. Нечем предупреждать парня.
Мысль настигает меня – острая и твёрдая, – как камень, вылетевший из пращи. Это неважно. Не должно быть. Вскоре не будет этого окна. Не будет стен. И цветов пластиковой орхидеи, и кривобоких звёзд.
Стоит мне только сказать «да».
Посол прекращает поправлять дерево. Снимает пальто, пиджак. Он подходит к моей кровати. Толчок, сопровождающий соприкосновение его тела с матрасом, болью отзывается в синяке.
– Ты думала о моём предложении?
Мой клиент сидит рядом, но я не могу оторвать взгляда от дерева. Крошечный горшок керамический, покрытый голубой глазурью. С тем же мягким отблеском, какой уличные фонари оставляют на лице парня за окном. Я ловлю себя на мысли: а волны такого же цвета?
Губы мои размыкаются, но вместо ответа с них срывается вопрос. Тот же, что и прежде:
– Вы возьмёте меня с собой к морю?
Посол хмурился. В такие моменты он не кажется красивым, как парень за окном. Морщины его становятся глубокими, предательскими.