Город лестниц

Как же я хотел вернуться обратно в Таалвастан! Как хотел вернуться домой! Я безмерно жалел о том, что согласился взять это Бремя от Святого Трифона. И все же меня разбирало любопытство, не знаю, почему: то ли из-за этих голосов на ветру, или смешков из шелестящей чащи, или света желтой луны… Жугостан казался мне местом сокрытым, полным непреходящей тайны, и в глубине души я желал увидеть и разглядеть больше.

Я повернул и оказался в долине, полной крохотных хижин из звериных шкур. В центре пылал огромный костер. Вокруг пламени плясали, вопя и распевая песни, люди. Я прижался к стволу дерева и в ужасе смотрел, как люди валились наземь и лихорадочно совокуплялись.

И тут я услышал шаги за спиной. Я обернулся и увидел, что на тропе стоит старец в царских одеждах. Волосы его были заплетены и уложены в высокую прическу, как у добропорядочных таалвастани.

Он извинился за то, что нечаянно испугал меня. Я спросил его, по какому делу он прибыл сюда, и он ответил, что прибыл с торговым поручением из Мирграда. Он же подумал, что я пришел сюда с тем же, ибо видел мое Бремя.

– Сущие дикари, не правда ли? – сказал он.

Я же ответил, что не понимаю, как люди могут вести подобную жизнь.

– Они полагают себя свободными, – сказал он. – Но истина в том, что они порабощены собственными желаниями.

И он сказал мне, что разбил неподалеку палатку, в месте укромном и скрытом, и предложил мне кров и ночлег в этом странном месте. И он казался добрым и участливым, и я поверил ему, и пошел за ним мимо скрюченных стволов.

А он шел и вдруг сказал:

– Иногда я очень хочу вернуть молодость! Ибо я стар, и плоть моя немощна, но самое главное – довлеет надо мной знание, полученное за годы жизни. А ведь иногда так хочется сбросить его оковы и бремя и быть таким же молодым и страстным!

Я же сказал ему, что он должен гордиться собой, ибо дожил до преклонных годов, не уступив нечестивым желаниям.

– Ты удивил меня, – сказал он. – Ты молод, неужели запретные и разнузданные удовольствия не влекут тебя?

Я же ответил, что подобное отвращает меня, – но в сердце знал, что солгал.

– А ты никогда не думал, что потакание своим желаниям делает тебя чуточку свободнее?

И тут меня прошиб пот. Бремя мое тяжким грузом свисало с шеи. И я сказал, что иногда мысли мои уводили меня на запретный путь безрассудства. И сегодня ночью мне их особенно трудно обуздать.

А он резко свернул в густой чаще, и я не мог более видеть его, но следовал за его голосом.