Город мастеров

У нас в Академии наук в этом смысле сложная обстановка. Очень уж академики волнуются: комиссия по борьбе с лженаукой во главе с академиком Кругляковым расширяется, активизируется. Занимались бы они лучше своими науками, а ложное знание постепенно погибнет само собой.

— Но нередко речь-то идет вовсе не о ложном знании, а просто о новом. Почему бы не проверить сомнительные утверждения по существу?

— Дело в том, что многое зависит от самих проверяющих. Когда Галилей сделал первый телескоп, то увидел спутники Юпитера. Этот факт потом дал толчок признанию теории Коперника. Словом, все были потрясены, и кардиналы устроили проверку. Поглядели в телескопы и сказали: а мы ничего не видим!

Но те хоть в телескопы смотрели. Если бы наши борцы с лженаукой ставили опыты, то наверняка дискуссия была бы иной. Но они исходят из собственного глубокого убеждения о том, что есть, а чего нет. Легко переходят на личности, называют противников шарлатанами, демагогами, дураками. Даже цензуру вводят: смотрят, что публикуется в научных журналах, и сразу вызывают редактора — мол, как ты смел?! Это такая инквизиторская практика — действовать за спиной научной общественности. Если ты против — напиши, с чем не согласен, но делай это солидно и серьезно, без ругани.

Впрочем, ругаются не все. Например, академик Гинзбург с уважением относится к эксперименту. Получается что-то странное — честно признаётся: мол, не понимаю результатов. Виталий Лазаревич — известный противник религиозного заслона знанию и считает очень важным поиск рациональных аргументов. Ведь раньше именно религия была причиной отвержения новых научных идей.

— А теперь — физика? Или физики? Не так давно с лженауками боролись такие ученые, как Китайгородский и Волькенштейн, а вот теперь — целая комиссия появилась… Всё непонятное у них легко объясняется: автор — невежда, лжец, а то и просто сумасшедший. Любопытно, что физики порой куда охотнее рассуждают о психологии и медицине, чем о физических фактах.

— Действительно, пример Китайгородского и Волькенштейна очень характерен. Они затормозили своим безапелляционным отрицанием очень многие мысли. Волькенштейну говорили (он потом это в своей книге описал): мол, ты опыты поставь. Он в ответ: зачем, когда я и так знаю, что этого быть не может. Между тем есть вещи, которые надо проверять независимо от того, что кому кажется. Иначе получается всего лишь подавление научного инакомыслия.

— В вашей книге есть немало примеров того, как были похоронены важные научные открытия — круцин, перфторан. Вернулись ли к этим исследованиям?

— Перфторан ожил: в Пущине существует фирма, которая его выпускает, и этот препарат часто используют в чрезвычайных ситуациях. Если человек потерял много крови, то даже её переливание не поможет, потому что капилляры сужаются, и проникновение эритроцитов затруднено. Но добавьте перфторан — и человек будет спасен. Однако печальные события двадцатилетней давности сильно затормозили работу: научный институт был поделен на части и фактически разрушен. О гибели такого ученого, как Белоярцев, я уже говорил.

Почему препарат встретил такое сопротивление? Обычные человеческие страсти: конкуренция, престиж, кто первый сказал «э», почему тех выдвигают на премию, а этих — нет… При спокойном, дружеском отношении, которое полагается при научном сотрудничестве, такого бы не было. Ведь исследователи открыли поразительные вещи, которые надо было внимательно изучать, а не входить в состояние конкурентного возбуждения.

С круцином получилось хуже. Профессор Роскин вместе с коллегой Клюевой в результате многолетней работы создал противоопухолевый препарат, который избирательно подавлял рост раковых клеток. Круцин успешно прошёл клинические испытания, и в 1961 году приказом Минздрава был разрешен его промышленный выпуск. Но всё это делалось под прессом гонений со стороны коллег. Оргкомитет Международного противоракового конгресса во главе с тогдашним директором Онкоцентра академиком Блохиным отклонил доклады о круцине: директору этот препарат не нравился. Вскоре профессор Роскин умер, затем не стало и его соратницы. Давно нет и Блохина, зато есть раковые больные, которые по-прежнему нуждаются в эффективном лекарстве. Но продолжать работу некому. Тех, кто разбирается в этой теме, осталось всего несколько человек, да и тем уже за семьдесят.

Как порой безапелляционны «образованные» люди, как легко они самоутверждаются в борьбе с «лженаукой»!.. Это же гораздо легче, чем открывать новое знание. Ответственности при этом — никакой, хотя бы нравственной.

— Нынешние возможности науки таковы, что вполне могут обернуться катастрофой. Вроде бы защитились ядерной бомбой от врагов, а теперь к ней подбираются террористы. Клонировали овечку Долли — и вот уже так и тянет поэкспериментировать с человеком. Это будет пострашнее бомбы…