Город мастеров

Ошибки не только в словарях. Язык наших законов таков, что постоянно приходится давать экспертные заключения с точки зрения языка. Их можно трактовать и так, и сяк, отсюда масса юридических казусов. Плохо написанные законы — беда нашей страны.

— Ваши коллеги порой высказываются о языке не только законов, но и красноречивых поп-звезд. Например, оказалось, что известные киркоровские монологи в адрес ростовской журналистки — не оскорбление. Как это так получается?

— Не хочу оценивать работу коллег, лучше приведу пример из собственной практики. В Орле семь месяцев продолжался судебный процесс, где истцами выступали сотрудники милиции. Они хотели, чтобы суд наложил запрет на слово «мент», считая его оскорбительным. Филологи Орловского университета пришли к выводу, что это слово давно стало нейтральным и само по себе оскорбления не содержит. В итоге судья отклонил милицейский иск. Когда же поинтересовались моим мнением по этому поводу, я сказала, что слово оскорбительное: в «Толковом словаре русского языка общего жаргона» мы увидим, что «мент» — из уголовной лексики, презрительное. А вообще выводы экспертов должны опираться на контекст, на его восприятие в конкретной ситуации. Хотя орловские милиционеры опротестовывать решение суда не стали, с этим словом они не смирились.

— Мент — наверное, не самая большая неприятность. Сегодня неприличные слова можно услышать не только на улице, но и дома, сидя у телевизора. Русский язык, похоже, прирастает матом.

— Во всем мире за такие слова штрафуют. У нас тоже есть закон о государственном языке — языке законодательных актов, средств массовой информации. Но какие именно слова считать запретными? В США, например, существует список из 17 слов, которые не допускают в эфир — включают такое «пи-пи-пи».

— Всего семнадцать? Да у нас в «Словаре русской брани» более 4 тысяч слов, не говоря уж о словосочетаниях.

— Запрещают основы, слова с определенным корнем. Сложность в том, что граница между словами приличными и недопустимыми расплывчата, и у людей ощущения расходятся. Вот, скажем, слово говно. Входит оно в список неприличных или нет? Для меня — да, я не стала бы употреблять его публично. Но это эстетическая граница вкуса, тут каждый решает сам.

Однажды я была в Государственной думе на каком-то круглом столе. Там Жириновский долго рассуждал: мол, мы же русские, поэтому должны ругаться матом. Дали слово и мне. Я сказала, что в русской традиции было так: если нецензурно выражались при женщинах, то за это вызывали на дуэль или просто били морду. Человек, получивший хотя бы минимальное образование, знал, что в приличном обществе такие слова не употребляют. Поэтому если вам это не нравится — не делайте вид, что ничего особенного не произошло. Не бойтесь, что вас запишут в ретрограды, как меня в одной из дискуссий на радио, когда мы спорили с писателем Виктором Ерофеевым о допустимости ненормативной лексики. Слушателям задали вопрос: дозрело ли уже наше общество до того, чтобы отменить запрет на публичное употребление матерных слов? 86 процентов ответили: этого не надо. Ерофеев прокомментировал: вот видите, какие у нас дикие люди, бескультурные, отсталые. Я возразила: хорошо, что в людях живо нормальное нравственное чувство, и народ так считает. У нас же часто совершенно неправильное ощущение о мнении народа, его уровне, потому что зачастую мы слышим и видим какую-то пену, что мелькает на экране. А я получаю письма из маленьких русских городов и деревень, написанные прекрасным языком, без единой ошибки. У нас много людей, которые не просто хорошо говорят, но и проверяют себя, смотрят в словарь.

— Вы думаете, вся проблема в культуре? А что скажете, если образованная женщина, рассуждая об искусстве, нет-нет да и вставит «яркое» словцо?

— Это такая глупая смелость: мол, мы выше условностей. Но это мода вчерашнего дня. Если лет двадцать назад тем самым можно было показать, что ты не подчиняешься общепринятой морали, то сегодня это воспринимается как обыкновенное бескультурье.

История показывает, что, как только мы начинаем отбрасывать всякие культурные табу, ничего хорошего не бывает. Родители всегда учили: нельзя воровать, убивать, ругаться матом. В революцию оказалось, что всё можно — и матом ругаться, и женщину ударить, и ребенка убить, если надо для «дела». Результаты известны.

— У иных деятелей культуры свои aргументы: мол, если такое есть в жизни, то мы-де должны всё показывать.

— Мало ли что есть в жизни! Если каждый из нас регулярно отправляет некоторые физиологические надобности, отсюда ещё не следует, что об этом нужно рассказывать. Хотя искусство действительно иногда нарушает запреты. Скажем, в анекдоте или частушке неприличное слово порой «играет», в нём может быть какая-то соль. И если анекдот рассказывают в своей компании, где все понимают: мы шутим и никого не хотим обидеть, — то отчего же нет? Но выносить такое на публику — я категорически против.