Город мастеров

Англичанин Джордж Оруэлл, пытаясь заглянуть в наше будущее, писал, что к 2050 году нормальный язык будет вытеснен новоязом. Его задача — свести к минимуму выбор слов, а заодно и заключить в строгие рамки наши неконтролируемые раздумья. Слово «свобода» там останется лишь в таких выражениях, как, например, «туалет свободен». Благозвучие перевешивает все остальные соображения, и словарь с каждым годом не увеличивается, а уменьшается. Наша страна хоть и свернула с предначертанного писателем пути, но всё же некоторые черты нового языка очень узнаваемы. У нас нет ни бродяг, ни ночлежек, зато имеются бомжи и дома ночного пребывания. Есть определённые проблемы, но есть и подвижки с наработками. Наши чиновники и политики сначала всё это трудолюбиво обговаривают, а потом озвучивают. Порой и озадачивают загадочными фразами вроде: «Тупить и лопушить — я думаю, это не наш девиз сегодня!»

Что же происходит? Среди тех, кто занимается этим вопросом профессионально, Леонид Петрович КРЫСИН, заместитель директора Института русского языка РАН им. Виноградова, а также заведующий отделом современного русского языка.

— Леонид Петрович, можно понять гоголевских чувствительных дам, которые «облегчали нос посредством платка». Труднее понять бывалых чиновников, именующих бедных — социально незащищенными, а издевательства над солдатами — неуставными отношениями. Может, есть в этом какая-то высшая государственная мудрость?

— Мудрость простая — закамуфлировать, прикрыть существо дела. Зачем говорить «повышение цен»? «Либерализация» — лучше, люди не сразу поймут. Это старая советская традиция, когда расстрел заменяли «высшей мерой социальной защиты» — получалось велеречиво и туманно. Компетентные органы вместо КГБ, учреждение вместо тюрьмы, спецконтингент, спецхран и спецполиклиника — за всем этим кроются явления, которые власть старалась не афишировать. Сняли чиновника с работы — рассмотрели организационный вопрос. О советских солдатах, воевавших в Афганистане, — воины-интернационалисты, дружеская помощь, ограниченный контингент. То же происходит и сейчас: «Возникли определенные проблемы в межнациональных отношениях». Хотя на самом деле — поножовщина и убийства, но люди поняли: какая-то ерунда, очередные проблемы…

Эвфемизм в переводе с греческого означает «хорошо говорить». Он призван вуалировать, маскировать суть явлений, которые говорящему представляются грубыми или нетактичными: скончаться вместо умереть, говорить неправду вместо врать. Чиновники и политики часто используют такой язык, чтобы не называть неприятные вещи своими именами. Скажем, работа идет, но результатов нет. Факт неприятный. А сказать; что есть определенные подвижки, — впечатление уже другое. Отсюда же и всевозможные антитеррористические операции, наведение конституционного порядка вместо войны и тому подобные канцелярские красоты.

Впрочем, бывает, что таким способом пытаются поднять престиж профессии. И человек уже не надзиратель, а контролер, не палач, а исполнитель, не ассенизатор, а оператор очистных работ.

— Насколько серьезно эти изобретения влияют на наш язык?

— Во всяком случае, бесследно не проходят. Ведь чиновничий язык включает в себя не только эвфемизмы, но и своеобразные словечки: обговорить вместо обсудить, конкретика («Наполним планы конкретикой!»), задействовать, озвучить… Журналисты включают такие монологи в свои тексты, и безграмотность становится привычной. Чего стоит хотя бы безоглядное использование предлога по: договорились по Газпрому, по Чубайсу уже обсуждали.

— Есть и любимые обороты — всевозможные будем так говорить, единое пространство (от рублевого до информационного), непредсказуемыe последствия… Почему такие изобретения стали привычными?