Город на янтарном берегу

– Итак, Вадим. Вчера мне нанес визит некий господин Белозерский с бредовой идеей, что я должен украсть для него французское золото на грядущей выставке. Я сначала даже посмеялся, хотя день рождения у меня в августе и для розыгрышей рановато. Но потом он показал мне вот эти твои фотографии, – Серебряков двинул в сторону Вадима лежащий на столе конверт, который достал из сумки, – и начал угрожать физической расправой моим близким. Ты имеешь что-то сказать по этому поводу?

Вадим молчал. Он взял конверт, открыл его и некоторое время смотрел на снимки, однако не произнес ни слова.

– Кроме того, господин Белозерский утверждает, что до работы у меня ты экспроприировал чужое имущество. Это так?

Уткин сунул фотографии обратно в конверт, положил его на край стола и, не глядя на Даниила, буркнул:

– Так.

Последняя надежда на то, что это все-таки розыгрыш, только что благополучно сдохла. Даниил все еще цеплялся за предположение, что некто не слишком удачно его разыграл, однако весь вид Вадима говорил об обратном. Дело, видимо, серьезное.

– Мне хотелось бы знать подробности, – сухо заметил Серебряков.

Вадим вздохнул, провел пятерней по волосам, уничтожив всю маскирующую залысины прическу, и наконец решился посмотреть на начальника.

– Извини. Знаю, должен был сказать тебе раньше, но никак не мог храбрости набраться.

– При приеме на работу, например?

– А ты бы меня тогда взял?

– Вряд ли.

– Вот видишь, – хмыкнул Уткин. – И никто бы не взял. Серьезных приводов у меня не было, так, по мелочи, но криминальная история в ювелирном мире имелась. Пара магазинов, ну… – Он сбился. – Я решил завязать с этим. Честно, Даниил Васильевич. – Когда Вадима ругали, он зачастую переходил на «вы» и начинал обращаться по имени-отчеству, даже к собственной жене, – то ли считал, что это от него беду отведет, то ли нервничал так, своеобразно. – Я тогда супругу будущую встретил, она не знала, кто я, говорил, что слесарь… А потом так получилось к вам пристроиться. Разве я плохо работал?

– Вадим, да перестань ты трястись, смотреть противно, – поморщился Даниил. Злость ушла, оставив место усталости. Теперь, значит, со всем этим предстоит разбираться. – Я понял, что у тебя криминальное прошлое. Это мне еще предстоит переварить, но ладно, позже расскажешь, как Казань брал. А сейчас мне интересен господин Белозерский. Он дал мне время на размышления до сегодняшнего вечера, и если это не ток-шоу «А давайте потрындим», то мне хотелось бы знать, что это за птица.

Вадим сглотнул, дернулся острый кадык.

– Я про него сначала только слышал. Он сам поднялся, сам заработал денег какими-то путями, получил образование в Итоне. Из грязи в князи. Мы с ним не сталкивались до Берлина.

– Угу. Вы оба пошли на Берлин. Что там произошло?

– Да ну… легкое дело было. Небольшой музей, охрана так себе, подельник у меня был местный, немец… Мы и сходили за стекляшками. Выходим, а нас встречает этот Белозерский со своими людьми. Избили тогда сильно, сказал, чтобы я на территорию его больше не заходил. Больно надо. Я бы и не пошел, если б знал, что он тоже эти стекляшки хочет… И тогда решил завязать. Но он меня предупредил, чтобы я не смел высовываться и кому-то о нем рассказывать, и показал видео с камер наблюдения. Он его снял и заменил чистой кассетой, полиция ничего не узнала. У него везде свои люди были… Белозерский не любит пачкать руки и все делает через подставных лиц. Составляет план, а на амбразуры других посылает… Я ему, конечно, сообщил, что против него выступать не стану, и уехал. В Москве задумался – у нас либо под крыло к кому-то идти, либо мелким промыслом заниматься, да ну его. И завязал… Так все и было, Даниил Васильевич…

– Значит, до сих пор Белозерский тебя не тревожил?

– Он позвонил вчера, – сдавленным голосом поведал Вадим. Смотрел он в пол. – Уже после вашего распоряжения вернуться. И сказал, что, если я вздумаю как-то вас отговаривать или играть против меня, Интерпол будет счастлив узнать, кто тиснул стекляшки тогда в Берлине. И я пойду по этапу, и лучше мне подумать о жене и ребенке… – Уткин вдруг сорвался с кресла и бухнулся на колени, так что теперь над столом торчала только его голова на тощей шее. – Даниил Васильевич! Не сдавайте меня в полицию, пожалуйста, у меня же семья!

– Встань, – сказал Даниил, поднимаясь. – Что ты истерики закатываешь, в самом деле.

Ему было противно. Чтобы не видеть пресмыкающегося Уткина, он отошел к верстаку и удивился, обнаружив инструменты на непривычных местах. Ах да, он их сам вчера переложил, и это помогало восстановить душевное равновесие. Может, и сейчас сгодится.

– Даниил Васильевич…

– Помолчи минутку, я подумаю.

Значит, странный тип Белозерский не врал, он действительно вор и авантюрист. Причем матерый и достаточно разборчивый в средствах – применяет к каждому те рычаги давления, которые гарантированно сработают.