Город на холме

Вот тебе звоночек. Твой ребенок уже путает родную мать с посторонними тетками. Нет, пора завязывать с этим делом. Я же не за экзотику люблю Малку. А Офира в своем репертуаре. Знает, может быть, десять слов на обоих языках, но четко понимает, с кем на каком языке говорить. Это тебе не Реувен, у которого русский и иврит идут потоком, а поймут его или нет, это, как он считает, не его проблема. Я захлопнул компьютер. Ну чем развлечь эту мелочь? Или пусть сама себя развлекает?

Раздался звонок в дверь. Плакало мое уединение, сейчас по квартирам начнет бегать ребятня с мишлоах манот[266]. И не открыть дверь нельзя. Именно так я заработал первые свои деньги, именно это было одним из самых светлых моих детских воспоминаний, а было их очень немного. С Офирой на руках я вышел в прихожую и, не поглядев в глазок, открыл дверь. На пороге моего дома стоял, ни много, ни мало, командующий хевронским военным округом в сопровождении двух офицеров.

- Где она? - не слишком вежливо спросил я. Меня охватила такая же паника, как пять лет назад, когда я решил, что Натан заперся в туалете и режет себе вены. Такая же, только в сто раз сильнее.

- Кто? – удивился полковник.

- Моя жена.

Люди переглянулись.

- Мы не знаем, где твоя жена. Мы надеялись найти ее здесь.

- Заходите, – я отступил от двери и жестом пригласил их войти. Не разговаривать же через порог.

Мы сели в салоне, а я соображал, зачем они, собственно, сюда явились, причем явно не по мою душу. Что Малка могла натворить? Накричала на кого-нибудь из иностранцев? Но эти вещи в ведении полиции, а не армии. Зачем нигде не военнообязанная Малка им понадобилась?

- Ты следишь за новостями? – спросил командующий.

- По радио, каждое утро, по дороге на работу. А что?

- Тебе имя Валид Иссам Кобейри ничего не говорит?

- Это который голодовку объявил?

- Он, сердечный, – усмехнулся один из офицеров. – Уже два месяца голодает.

- Чего он хочет?

- Чтобы его отпустили и извинились. Он из тех, что организовывает убийства, а не исполняет непосредственно. Потому и зацепить его трудно. Те непосредственные исполнители, которых мы раскололи, никогда не выступят в открытую. Вот и получается, что доказательств куча, а предъявить в суде нечего.

Теперь я начал вспоминать. Надо отдать арабам справедливость, этот пропагандистский спектакль им удался. Узник совести, голодающий за решеткой израильской тюрьмы. Предъявите мне обвинение или отпустите. На Израиль отовсюду сыпались окрики и выражения обеспокоенности. Если где-то у приемников сидят инопланетяне и прослушивают нас, у них, наверное, сложилось впечатление, что нет на планете Земля более гонимого существа, чем Валид Иссам Кобейри.

- Хорошо, но причем тут моя жена?

Все трое обменялись обеспокоенными взглядами.

- Мы конфисковали его коллекцию дисков. Я уже блевать больше не могу, но я должен все просмотреть. На одном диске он пытает женщину, похожую на твою жену, и обращается к ней на иврите. Это возможно?

Я выдержу. Я не раскисну. Малке было хуже.

- Да, это возможно. Я могу взглянуть на диск? Только без звука.

Один из офицеров достал из кейса компьютер, раскрыл. Курсор забегал, и как черный провал в ад, возник маленький экран посередине большого, а в нем – Малка, без одежды, привязанная к радиатору. Невидимый оператор приблизил камеру к ее лицу. Плотно сжатые веки, закушенные губы, дорожки от слез на щеках.

- Има! Бо-бо! - раздался пространный комментарий у меня над ухом. Я опомнился и прижал личико Офиры к своему плечу.

- Эта она. Хватит.

Компьютер захлопнулся, повисло тяжелое молчание.

- Где она? – глухо спросил полковник.

- В синагоге Тиферет Авот. Мегилу слушает. Я ей СМС напишу.

- Хорошо. Лиор, бери машину и езжай за ней.

Захлопнулась дверь. Надо было предложить людям кофе, но я не мог издать ни звука.

- Я сразу ее узнал, – медленно сказал командующий. – Твою жену сложно не запомнить. По многим причинам.

- Вы установили дату записи? – выдавил я из себя наконец.

- Апрель 2005-го. Теперь я смотрю на тебя совсем по-другому, Стамблер. Мне двух просмотров хватило, и я уже хотел их всех убить. А каково тебе?

- Каждый из нас сдерживается. Изо дня в день.

- Но каков гусь, а? Он еще смел жаловаться на плохое обращение.

Снова наступила тишина, прерываемая лепетом Офиры и трелями дверного звонка. Я судорожно обнимал теплое маленькое существо, как тонущий из последних сил цепляется за деревяшку. Она делала нестерпимую боль терпимой. К тому времени как пришла Малка, Офира уснула прямо на мне.

- Где Реувен? – спросил я.

- Остался на карнавал. Гельфанды его приведут.

Реувен и Матанель Гельфанд дружили - не разлей вода. Я долго объяснял Реувену, что друг это не собственность, и когда он это понял, то все стало нормально.

- Малка, где вы были в апреле 2005-го?

- Я знала, что кто-нибудь когда-нибудь об этом спросит. Я была в Узбекистане, в плену.

- Вас пытали?

- Да.

- Кто?

- Я мало успела о нем узнать. Не очень-то и хотелось. Во время этих сеансов он рассказывал мне по-английски и на иврите про ужасы оккупации. Он говорил, что сидел в тюрьме.

Полковник выложил на стол фотографию.

- Узнаете?

- Узнаю.