Город на холме

- А что же делать? Отец говорит, что их нужно отсюда выживать и что каждый должен делать, что ему по силам. А у меня даже из рогатки не получается.

- Я тебя научу. Ты видел этих людей из газет и иностранцев, которые с камерами тут шатаются?

- Левых этих? Конечно, видел.

- Надо делать так: видишь камеру – подойди и скажи: “Welcome to the Jewish City of Hebron”. Не надо кричать, не надо кривляться. Когда ты это делаешь, ты роняешь свое достоинство и достоинство своего отца и всей вашей общины. А если у тебя еще и улыбнуться получится – вообще замечательно.

- Да с какой стати этим наци улыбаться? Разве можно?

- Ты не им улыбаешься. Ты же помнишь, что Авраам-авину был очень гостеприимный человек. Пусть те, кто посмотрит видео, знают, что ты живешь в городе Авраама-авину по его заветам. Ты – хозяин Хеврона, и ты рад гостям, но именно гостям, а не бандитам, которые пришли поживиться чужим добром после погрома. Я бы не советовал тебе тратить на арабов эмоции. Они того не стоят. Ты все понял?

-Ты клевый, Шрага. Welcome to the Jewish City of Hebron. Я свою сестру тоже научу. Ее Шалхевет зовут[84], – он легонько потянул меня за рукав. – Пойдем к нам. У нас белая крыса живет.

- Я не могу. Я на посту. Ты сам ко мне прибегай, я всегда буду тебе рад.

Он, как взрослый, протянул мне свою исцарапанную лапку, и я бережно пожал ее. Я не сомневался, что и с той, и с другой стороны за нами наблюдают десятки глаз. Пусть смотрят. Пусть все видят, кому я здесь служу и кого защищаю. Пусть те, кто у меня за спиной, не строят иллюзий, а те кто передо мной, не теряют надежды.

Но, к сожалению, не все сделали те выводы, на которые я рассчитывал. Вечером того же дня меня позвали к ограде базы с известием, что какой-то поселенец хочет меня видеть и спрашивает по имени. Средних лет, борода, кипа, очки, автомат за спиной. Поселенец как поселенец.

- Ты разговаривал с моим сыном, – начал он без предисловий.

- Если ваш сын Исраэль-Матитьяху, то да, разговаривал.

Я даже не понял, что произошло, и только по горящему лицу осознал что получил пощечину. Господи, за что? Что опять не так? Последний раз я получил пощечину от отца шесть лет назад, перед тем как сбежал. Я просто сказал ему, что он может быть и знаток Торы, но эти знания не сделали из него мужа и отца.

- Ты что посмел сказать моему сыну, солдат? Что он не вправе показать арабам, кто здесь хозяин?

Ах, вот в чем дело.

- Знаете что, адони. Если вам не нравятся ваши соседи, то разбирайтесь с ними сами. Слышите? Вы, лично, сами, а не перекладывайте эту взрослую задачу на шестилетнего пацана. Не калечьте его. Он слишком мал, чтобы воевать. Даже для Хеврона. Пусть они надевают пояса шахидов на своих детей, но вы-то зачем до их уровня опускаетесь? Когда ваш сын кидает камни в арабский дом, десять процентов вреда идет арабам, а остальное – ему. Если вас, как отца, такой расклад устраивает, то мне больше нечего вам сказать.

Я развернулся и ушел, стараясь не думать о том, как бы мы все выглядели, если бы Исраэль-Матитьяху попал мне своим камнем не в спину, а, например, в голову.

На следующий день у меня было утром свободное время, и я пошел гулять, пока не началась жара. Малка по-прежнему не звонила и на звонки не отвечала. Это нравилось мне все меньше и меньше. Если бы Малка хотела прервать наши отношения, она бы мне об этом сказала. Я набрал ее агентство и как можно нейтральнее попросил к телефону гверет Бен-Галь. На другом конце провода повисла неприятная пауза.

- Вам зачем?

- Ваше агентство занимается моим братом и сестрой. Моше-Довид и Риша Стамблер. Малка Бен-Галь наш соцработник.

- Вам будет назначен другой соцработник. Когда она может вас посетить?

- Я на сборах.

- Вот демобилизуетесь и перезвоните.

- А Малка?

Гудки.

Теракт? Нет, по телевизору сказали бы. ДТП? Хорошо бы. Или… Или она не вернулась. Я сидел держа на коленях автомат, в правой руке пищал телефон. Перед глазами качались буквы надписи “Смерть арабам” на стене напротив. Я застрял здесь еще по крайней мере на четыре недели. Волнением и терзаниями я Малке не помогу. Я выполню свой долг здесь, и если останусть жив, поеду искать ее в этот трижды проклятый Узбекистан. Рибоно шель олам[85], если Тебе нужен человек, понимающий, что такое долг, то вот он я.

Я вышел в переулок и увидел следующую картину. Около стены покинутого заколоченного дома стояла молодая женщина, судя по одежде, из местных поселенцев. Она стояла ко мне спиной, и я увидел на спине перекрещенные ремни слинга, точно такого же, каким я пользовался дома с Биньомином. Значит, она еще и с пассажиром. Одной рукой она прижимала к стене дома что-то похожее на трафарет, а другой орудовала баллончиком с краской, видимо, нанося на стену какую-то надпись. Я напрягся, пытаясь прочесть, и когда услышал ее голос, не совсем понял, к кому она собственно обращается.

- Пожалуйста, уберите камеру. Я не хочу, чтобы меня снимали.