Город на холме

Вот ведь придурок. Ладно, принесет аптечку, посмотрю что там для Ивана подойдет. Даже когда он был слишком усталым для секса, он все равно не оставлял меня в покое. Допустим, я куда более приятная во всех отношениях компания, чем этот сброд, которым он командует, но нельзя же так. Нельзя запугать человека до такой степени, чтобы он тебя полюбил. Любовь и страх − это разные субстанции, как масло и вода. Они по-разному рождаются, живут по разным законам и по разному умирают. И когда они соприкасаются, то это всегда конфликт и всегда побеждает что-нибудь одно. Так было с Иваном. В его дрожащих облезлых руках, постиранный и аккуратно сложенный, светился мой аквамариновый шарфик. По-умному, лучше бы он принес мне контрацептивы. Но он выкрал шарфик у “этого из Шхема”, он рисковал в лучшем случае серьезной порцией побоев, чтобы меня обрадовать. Любовь победила страх. Шелковая ткань пахла все той же “Белой кошкой”. Я никогда не буду это носить. Но Иван не виноват. Сделать больше своих возможностей – всегда героизм. Я поцеловала его и вложила шарфик между его ладоней.

Так мы стали не просто соузниками. Мы стали сообщниками. Он зазвал меня в туалет, приподнял матрас. Из драной обшивки торчали резиновые тапочки на женскую ногу. И откуда только достал? Постепенно у меня заживала спина. Что делать? Бежать одной или вдвоем? Если нас поймают, его точно убьют. Кто я такая, чтобы за него решать? Никакой он не слабоумный, просто измученный, он потерял память и от боли разучился разговаривать. Но кому он нужен в России? Что он там будет делать, бомжевать по вокзалам? Может, договориться в каком-нибудь монастыре, чтобы они его приняли, посылать деньги на содержание? Господи, дай мне дожить до дня, когда это будет моей главной проблемой.

Однажды утром, взглянув в окно, я не обнаружила на дальнем склоне палаток, издали похожих на разноцветные лоскутки. Значит, ночью они снялись и ушли на высокогорные пастбища. По идее должен быть конец июня. Календаря у меня не было, писать было нечем. Неужели почти три месяца прошло? Сколько он собирается меня здесь держать? Может быть, до зимы, зимой в этих горах много не навоюешь. Хотя тем же афганским моджахедам это не мешало. Про войну в Афганистане я узнала задолго до того, как про нее начали писать. Где-то в восьмом классе, когда я узнала про отца и пересмотрела свои взгляды на советскую власть, у меня появилась новая подруга. Вера. Нас сблизили интерес к внепрограммным книжкам, тихая оппозиция внутриклассным интригам и убойное происхождение. Среди предков Веры были архангельские поморы, расстрелянный большевиками священник и испанка, ребенком вывезенная в 37-м из Бильбао. У Веры был настоящий взрослый роман, ее парня забрали в армию и она обещала его ждать. Не желая расстраивать мать, он писал ей, что находится в Монголии. И Вере то же самое писал. Но в военкомате нашлись какие-то доброжелатели, сказавшие: “В Афгане ваш Артем, мамаша”. Вера ходила как сомнамбула, перебирала под партой четки, оставшиеся от бабушки-испанки. Мы вместе ходили к матери Артема, помогали по хозяйству, старались утешить.

− Я не буду вступать в комсомол.

− Почему?

− Я верующая.

− Будет скандал. Твои родители с ума сойдут. Ты в институт не поступишь.

− Я не хочу в институт. Я хочу замуж за Артема и много детей.

Пауза.

− Я тоже не буду.

− А ты почему?

− Отец.

− А институт?

− Пойду работать. Если поступаешь со стажем, то комсомол никого не волнует.

Последовало полгода проработок, криков, скандалов. “Аксенова! Ан! Вам что, особое приглашение нужно?” Нам не нужно было особого приглашения, лишь бы перестали орать и дали жить в согласии с собственной совестью. Мы с Верой портили им всю статистику, но стояли на своем. Если можно вернуть человека с фронта любовью и молитвой, то она это сделала. За полгода до отъезда в Израиль я, стоя на ящике, держала в церкви венец над ее головой. Потом, обучаясь в ульпан-гиюр, я поняла, почему закон разрешает нам посещать нееврейских больных и утешать их скорбящих, но ни в коем случае не участвовать в их радостях. Так и до авода зара не далеко. Предупреждали же меня перед поездкой – не делай авода зара. Если останусь в живых и вернусь домой, во всем буду его слушаться, глаз от пола не подниму. Глупости все это. В какой цвет леопарда не крась, он все равно будет пятнистым. И вообще, с чего это я вообразила, что он меня захочет? Всей воды во всех миквах мне не хватит чтобы отмыться. Молитва не шла, но вместо нее пошла песня.