Город на холме

Ло тишма

бетох коль эле гам тфила ахат ми пиКоль ше невакеш – лу йехи.

* * *

Не сразу, по кускам и намекам, я составила для себя картину событий в Ливане. Подозреваю, что мне Шрага рассказал куда больше, чем Малке. “Нечего ее расстраивать, маленькая еще”, − на полном серьезе говорил он, даже не понимая, как смешно это звучит. Для него все началось с деревни Марун эр-Рас. Там первыми по минам пошли бульдозеры, потом по расчищенному – танки. Он жил в этом бульдозере, в нем же и спал (больше четырех часов подряд там вообще никто не спал) и видел во сне всегда одно и то же – кучу арматуры и бетонных обломков, оставщуюся от очередного склада или укрепления. И везде поврежденные танки, которые нужно было оттаскивать в тыл, рискуя самому получить из фугаса. Настрой в армии был очень серьезным, люди были готовы умирать и убивать, лишь бы порвать Хизбаллу на клочки, да так, чтобы они надолго запомнили и внукам заказали даже косо смотреть в сторону нашей границы, не то что похищать солдат. Спайка среди наших была неимоверной, непропорционально много народу погибло, эвакуируя и вытаскивая раненых. Именно за этим занятием ушла в бессмертие восьмерка из Бинт-Джебайля. Начиная с первого, который бросился на гранату с криком “Шма, Исраэль!”[224] Он верил, действительно верил. Счастливый. А теперь представьте себе, что этим солдатам приказали отступить, ничего не добившись. Вся отвага и боевое умение, все мотивация, все жертвы – арабскому ишаку под хвост. Союзников-ливанцев мы предали еще в 2000-м, а я тогда не понимала, что закончится это предательством собственных детей. А мой любимый из наших писателей, Давид Гроссман, какого ему сейчас. Когда-то я зачитывалась его книгами, а “С кем бы побегать” даже Шраге дала с собой, когда он призвался первый раз. Теперь, когда не вернулся с войны Ури, что будет делать Давид[225]?

Израильтяне быстро забывают об очередной войне и начинают жить так, как будто война Х – последняя. В этом наша сила и наша слабость. После осенних праздников на авансцену вылезли самые мирные проблемы. На мой вопрос о том, когда свадьба, Шрага спокойно ответил, что свадьба не намечается. От этого заявления я долго приходила в себя и подбирала с пола собственную челюсть. Шрага терпеливо ждал.

− Как так не будет свадьбы?

− В ктубе[226] написано что я должен обеспечить ей дом. Дома еще нет. Я не могу подписывать обязательства, которые не в состоянии выполнить.

− Но так нельзя…

− А как можно, Офира? – он смотрел на меня с неподдельным интересом и только по побелевшим, переплетенным пальцам рук я видела, что этот разговор его не радует. – Расскажи мне, что по-твоему я должен делать.

Вот так всегда. Задал невозможные рамки и крутись, Офира, как рыба на сковородке. Что он должен делать? Селить Малку с ребенком в караван на стройке без водопровода – отпадает. Жить у меня вшестером – не влезем. Если бы речь шла только о троих, было бы легче. Но Малка не оставит близнецов, и в этом она права на сто процентов. Шраге жить там, в Маале-Адумим – скорее свиньи полетят. С его-то гонором и бзиком на тему того, что он не хареди и на средства тестя жить не станет. Что и приводит нас к исходной точке.

− И чего мы ждем?

− Мы ждем, когда дом будет построен, и мы выкупим там квартиру. Концерн обещал помочь с ипотекой.

Почему концерн в качестве большого одолжения? Почему не государство, которому Шрага отдал половину своей взрослой жизни, таскаясь на эти бесконечные сборы, подставляя себя под ножи, пули, гранаты и прочие удовольствия? Неправильно мы живем. Неправильно.

− Ты действительно собрался жить в Кирьят-Арбе?

− Что тебя удивляет? Или, может, тебя что-то расстраивает?

Что меня удивляет? До по большому счету ничего. С его черно-белым восприятием мира и склонностью к простым решениям ему там самое место. Во всем Израиле нет таких уверенных в своей правоте товарищей, как ядро Хеврона-Кирьят-Арбы. Шрага действительно не создан для жизни в мегаполисе и работы в офисе. Он создан для фронтира − для места, где от мужчины требуется не интеллект, а здравый смысл; не сложные комбинации, а умение работать руками и руководить людьми; не хорошо подвешенный язык, а спокойное отношение к переспективе умереть не в своей постели. А где можно найти фронтир в нашей небольшой стране? Правильно, на территориях. Расстраивает ли меня что-то? Тоже нет. Они, конечно, экстремисты те еще, но в гетто они его не запрут, потому что они сами уже не в гетто. Значит, мое место в их семье у меня никто не заберет.