Город на Стиксе

– То есть питают столицу.

– Питают, насыщают, отдают.

– А вы не желали отдавать?

– Мы не желали и пошли против центростремительной силы. А второе, что я не учел… Все желания принимаются к исполнению.

– Ну, наверное, всё же не все, – попыталась я улыбнуться.

– Истинные – непременно. А мы так долго убеждали вселенную в том, что наше желание превратить Город в Город пяти персонажей бескорыстно и истинно, что механизм, конечно, был запущен.

– Да, согласна, у вас получилось: Крутилов создал европейский балет, Арефьев стал музыкантом мирового уровня, Саша – признанным поэтом, Фомин – интересным художником, а твой «Иллюзион» – в пятерке лучших мировых театров.

– Ну, может, не в пятерке, но в десятке – точно. Как видишь, все сбылось. Но главный признак гения – бессмертие. И чтобы персонажей обессмертить, осталось их убить, желательно в расцвете. Схема-то проста.

Мы оба, отвернувшись, замолчали.

– Должен быть хоть какой-нибудь выход, Артур!

– Медленно мелют мельницы Господа.

– Что?

– Я говорю, что механизм запущен – поздно что-то делать.

– Подожди, подожди, подожди. Ты не был с ними ночью в галерее. Ведь не был, правда же, Артур?

– Я не был, но какая разница?

– Мне кажется, все это напрямую связано с деревянными богами. Георгий, Саша, Марк, Вадим – они переступили. Перешли черту. Но ты там не был, и тебя не тронут. Придумай что-нибудь, ведь ты – МАГистр!

– Я не МАГистр, я… профессиональный фокусник. Хотя кое-что мне удается. Да, в сущности, не так все это важно. Ну, в крайнем случае, провалятся гастроли. Ну, если все-таки они меня убьют…

– Они?

– Они… Она… Оно… Какая разница? Так вот. Я еду на гастроли, третьего… Париж, Марсель, Берлин и дальше Монте-Карло. На полгода. И я прошу тебя со мной поехать. Вместе…

2

Совершенно раздавленная, я сидела в редакции и думала об Артуре. Разумеется, я не поеду. А если бы он предложил это две недели назад, я бы поехала? А теперь я не еду из-за Сергея? Я должна спасти Магистра, но поехать я с ним не могу.

Я взяла белый лист и опять чертила левой рукой – выходили одни каракули.

Прибежала Галина:

– Тебя редактор вызывает, злой, как черт.

Я спустилась к редактору, который вслух читал «Вечерку» – рядом стоял ответсек Юрий Иваныч.

– На! – протянул он газету.

Я взглянула и обомлела. Под материалом строк в пятьсот под шапкой «Смерть в четырех экземплярах» стояли снимки Фомина, Крутилова, Арефьева и Водонеева. И подпись – Глафира Сверкальцева.

Ну, слава богу, не Дуняшин. Я начала читать. Про «белых рыцарей» – ни слова, про листки Фомина – ничего; длинное описание происходящего с пришпиленным радикальным выводом: виноваты власти.

Для верности пробежала еще раз.

– Что скажешь? – прогремел редактор.

– Экая дичь. Просто ужас.

– А ты напиши не дичь, не ужас. Ты же не пишешь!

– Причем здесь власти, я не понимаю. Эти власти дали Арефьеву звание, поддержали гастроли с Мацуевым, сделали частный театр Крутилова муниципальным, у Фомина была лучшая мастерская. Ну, Водонеев – да, здесь власти проглядели, но таков закон жанра, и придворный поэт – это очень двусмысленно.

– Вон наш Юрий Иваныч считает эти смерти совпадением.

– Нет, это не совпадение. Но в чем причина, я пока не знаю.

Поднявшись к себе, я достала телефон и еле удержалась, чтобы не набрать Проскурина. Магистр, Глафирина статья, исчезновение Мелентия, предновогодняя оттепель – все навалилось одновременно, прибив меня к земле, точно сорванную елочную мишуру. Я нуждалась в его легкой и звенящей ауре именно сейчас, но правила приличия и Галя Томина мне звонить запрещали:

– В конце, концов, у него же роуминг, сама подумай! Сиди и жди. Вернется – позвонит.

– Я не хочу сидеть и ждать.

«Я – не хочу», – сказала я себе и выбралась на улицу. Было довольно светло, дождь прекратился, и я опять брела на разгуляевское кладбище. Пройдя короткой тропой, подошла к дому Мелентия, заглянула во двор. Двор был расчищен от снега. Не знаю, сколько я так простояла у забора, пока не обернулась от резкого звука: метрах в пятидесяти словно из-под земли выросли три рослых парня. Они медленно шли вдоль дорожки прямо ко мне. Страх, охвативший меня с головы до пят, заставил толкнуть калитку и войти во двор. Компания приближалась, и, не зная, что делать, я закрыла засов изнутри, зачем-то взяла метлу, подошла к дому вплотную, поднялась на крыльцо. И вздрогнула от вопроса:

– Хозяюшка, нет ли воды?

Парни стояли за забором, который был им едва по пояс, и в случае чего легко могли его преодолеть.

– Муж у меня ревнивый, уходите, – ляпнула я первое, что пришло в голову, поставила метлу, толкнула дверь и… вошла в дом. Двери оказались не заперты.

Прижавшись лбом к окошку, я видела, как стоящие за забором закурили и нехотя двинулись прочь, гогоча на все кладбище. Сколько я тут стояла? Минут двадцать, а сумерки упали, словно занавес, не горела ни одна звезда в небе, начиналась метель.

– Спасибо тебе, дом Мелентия, – сказала я вслух, собираясь уходить, и чуть не села. Дверь, ведущая в коридор, заскрипела. Кто-то внятно прошептал:

– Да заходи же ты, не бойся.