Город на трясине

Шади, видно, не очень понимал причину возмущения бабушки, а на ругань он вообще не обратил внимания, так как давно привык к ней. Мальчик вскочил с земли, лишь когда бабушка вплотную подошла к нему и хотела ударить его хворостиной, которой только что загоняла во двор кур и уток.

Спасаясь от наказания, Шади моментально вскочил на ноги и убежал. Старушка еще громче начала поносить внука, крича, что даже такой сопляк и тот не хочет ее слушаться.

— В этом доме я как самая последняя служанка! Ношусь туда-сюда как угорелая, а скажешь слово — все равно тебя никто не послушает…

И старая Бакошне погнала птицу на выгон: пусть покормятся там. Она считала, что и скот, и птица бедняков должны вести себя соответствующим образом. И только кур-несушек Бакошне оставила в курятнике, так как им пришло время нестись.

— А ты ну-ка быстро иди сюда! — крикнула она внуку, который предусмотрительно стоял от нее на почтительном расстоянии. — Смотри не пускай их к пруду!..

Последние слова старушка сказала скорее для собственного успокоения.

Отдав распоряжения относительно птицы, она побежала к тетушке Вечерине спросить, когда та будет топить печь. Своя печка у Бакошей еще была не в порядке, и потому, когда хотелось что-нибудь испечь, приходилось обращаться к соседям.

Вечерине сказала, что печь топить будет сразу же после обеда.

— Ох, — засуетилась Бакошне, — тогда побегу разводить квашню!

Правда, она только что хотела постирать одежду сына и невестки, чтобы те, вернувшись с поля, могли переодеться в чистое. А тут, как назло, мешки еще не убраны, которые Шандор разбросал, уезжая в поле. Если их не убрать, вечером не оберешься упреков: «Чем, мол, ты целую неделю занималась?..»

«Боже мой, чем занималась? Бегала, работала, стирала, варила, убирала с раннего утра до позднего вечера — и все на ногах. Минутки свободной нет, и так до самой смерти…»

Бакошне поспешила домой разводить квашню. А когда развела, вспомнила, что в доме нет ни щепотки соли. Значит, нужно идти в лавку, а денег не осталось ни филлера: все на базаре истратила. В долг лавочник ей ни за что не даст, так как они и без того ему задолжали. Хоть бы яичко одно осталось, тогда бы можно было отдать его лавочнику.

И старушка побежала в курятник посмотреть, не снеслась ли пеструшка, а та сидела в гнезде с таким важным видом, будто высиживала цыпленка.

Бакошне растерянно остановилась посреди курятника.

«Что же делать? Того и гляди опоздаю! Соседка печь истопит, ищи тогда другую…»

— Пеструшка… Пеструшка… — беспомощно пролепетала Бакошне, словно подгоняя несушку.

Курица, как будто догадавшись, чего от нее ждет хозяйка, наклонила голову набок, покосилась на старушку и, попыжившись немного, спрыгнула с гнезда, оставив в нем теплое яйцо.

Бакошне несказанно обрадовалась и, схватив яйцо, побежала к лавочнику.

Перед заходом солнца с поля стали возвращаться первые повозки. Мужчины и женщины, парни и девчата ехали с песнями, радостно размахивая платками и шляпами, словно подгулявшие гости, возвращавшиеся со свадьбы. Все, кто оставался дома, высыпали на улицу, встречая своих.

Приехали и молодые Бакоши. Шандор нес на плечах мешок с зерном, а Юлиш — завернутого в платок ребенка. Убаюканный тряской, малыш мирно спал.

— Поесть бы надо, — проговорил Шандор, хотя ужин уже стоял на столе и он это видел, однако произнес эти слова, видимо, вместо приветствия.

Умывшись, все сели за стол. Шади поел еще до приезда родителей и теперь, сидя на полу, наблюдал за тем, как отец и мать брали худыми загорелыми руками жирные блины. Ели молча.

Во дворе тем временем в огромном котле грелась вода для купания, которое обычно начиналось после ужина.

В этот момент, громко стуча деревянной ногой, к ним зашел дядюшка Яниш Воробей. В субботу вечером он всегда заходил к Бакошам немного поболтать.

Бакошне пригласила его к столу. Она знала, что старику редко приходится лакомиться блинами.

— Не для меня такое роскошное угощение, — начал было отказываться старик. — Лучше собаке отдай. От нее хоть польза есть, а что толку от меня с моей деревяшкой?..

Всегда, когда его приглашали к столу, Яниш распространялся о своей полной бесполезности и со слезами на глазах принимал приглашение.

— Вы хоть с одной ногой, да вернулись с фронта домой! — стандартной фразой утешала старика Бакошне. — А мой бедный муженек совсем не вернулся.

Разумеется, беседа не всегда протекала так гладко. Часто из-за какой-нибудь мелочи разгорался такой спор, что старая Бакошне грозилась переломать Янишу здоровую ногу. Но сегодня был праздник — конец недели, — урожай обещал быть хорошим, и потому беседа текла мирно.

Поев, дядюшка Яниш попросил у Шандора закурить. Подойдя к котлу с водой, он прикурил от уголька и, скорчив гримасу, выпустил изо рта клуб горького дыма.

Шандор, плотно поужинав, поднялся из-за стола и, подойдя к котлу, уселся на землю. Молча свернул цигарку. Шади тут же подбежал к отцу и, усевшись у его ног, с благоговением уставился на него, видимо ожидая какого-нибудь ласкового слова.