Город на трясине

Неугомонная Бакошне носилась с места на место: то подкидывала хворост в огонь, то тащила чистое белье, то несла в кухню воду, чтобы Юлиш смогла выкупать детей. Когда старушка крутилась вокруг котла и языки пламени бросали на нее свои кровавые отблески, она напоминала маленькую бабочку с обломанными крыльями.

Дядюшка Яниш считал своим долгом отблагодарить хозяев за угощение и, обращаясь к Шандору, начал хвалить его отца. Это он делал каждый раз.

— Каким замечательным человеком был твой отец! — начинал он. — А как он умел работать! Не удивительно, что его так любили все хозяева. Я-то уж знаю!.. Однажды мы с ним вместе убирали урожай. Поспорили даже, кто быстрее. Как сейчас, помню, по три круга сделали и все друг возле дружки шли. Остальные же далеко от нас отстали…

Шандор молча слушал старика, хотя тот уже не раз рассказывал эту историю.

— Слыхал? — прошептал старик, наклоняясь к Шандору. — Люди говорят, будто это лето не обойдется без войны… Забреют всех в армию… заберут, как бедного отца твоего в свое время забрали… В четырнадцатом году война тоже во время уборочной началась…

Об этом словоохотливый старик тоже уже неоднократно сообщал, и всегда точно с такой же таинственностью. Несмотря на это, его никто не перебивал и не останавливал. Вообще-то люди вокруг них, да и они сами, собственно говоря, жили так, что каждый божий день как две капли воды походил на предыдущий, а тот — тоже на предыдущий и так далее.

Видя, что никто ему не отвечает, дядюшка Яниш спросил:

— Ну, что дает хольд в этом году?

— Довольно хороший урожай. Копенок по двадцать с хольда возьмем, — ответил Шандор и пошел купаться.

Вскоре из кухни послышался плеск воды и громкое кряхтенье Шандора. Он любил мыться такой горячей водой, что потом до тела было больно дотронуться полотенцем. Вытеревшись, Шандор надел чистое белье и отправился спать.

Тетушка Бакошне, намаявшись за долгий день, сидела у котла прямо на земле, жевала блин и время от времени бросала замечания:

— В нонешнем году, может, и хватит хлебушка…

Одной рукой она держала блин, а другой растирала уставшие ноги.

Яниш Воробей, прищурившись, смотрел на догоравший под котлом огонь и молчал.

Кругом стояла такая тишина, что был слышен шелест листьев на деревьях, росших вдоль улицы. Вот прошумела крыльями птица, в соседнем огороде проквакала лягушка. Воздух был напоен ароматами спелого лета, а с высоты над уснувшей слободкой ярко светили звезды. Это были недолгие часы всеобщего отдыха. Через дверь летней кухни, завешенную мешковиной, доносилось ровное дыхание спящих.

— Умаялись, бедолаги, — по-матерински нежно, с теплотой в голосе проговорила старушка. Неожиданно блин выпал у нее из рук и она тихо заплакала: — Бедный отец, не дожил…

И она горько разрыдалась, несмотря на то что сегодняшний день был у нее одним из счастливых, так как сулил на будущее много хлеба.

Яниш Воробей молча слушал рыдания Бакошне, а затем встал и, не говоря ни слова, даже не попрощавшись, поплелся к себе домой. В ночной тишине еще долго было слышно, как он ступал по земле своей деревянной ногой.

На следующее утро Шандор встал поздно. Для чего тогда и дается рабочему человеку воскресенье, если не для того, чтобы хоть немного больше обычного поспать?..

Встав с постели, он вышел во двор босиком, в одной исподней рубахе и, взяв на руки малыша, сел на чурбан. У ног его уютно устроился Шади, не сводя с отца восторженного взгляда. В глубине души Шади завидовал братишке, лежавшему на руках у отца, так как теперь самому Шади почти не доставалось отцовской ласки. Шади попытался сделать что-нибудь, чтобы привлечь к себе внимание отца. Подобрав несколько комьев земли, он, не вставая с места, начал бросать их в кур, а затем встал и полез в открытое окошко. Ему уже почти удалось залезть на подоконник, но в самый последний момент одна нога у него соскользнула и, потеряв точку опоры, Шади шлепнулся на землю. Он быстро вскочил, потер ладошкой ушибленное место, но не заплакал.

Отец же лишь бросил на него недовольный взгляд и сказал:

— Перестань баловаться!

Услышав эти слова, мальчик сначала надулся и отошел немного в сторону, однако через минуту его обида улетучилась и, опять подойдя к отцу, он сам стал забавлять маленького братишку, Шади целовал его, щекотал ему ножки. Он видел, как играют с маленьким взрослые.

У Юлиш же и в воскресенье хватало забот, так что ей было не до отдыха. И хотя свекровь моталась по дому всю неделю, однако немало дел оставалось и Юлиш. И даже если бы по дому все было переделано, Юлиш все равно бы нашла себе работу, так как жена бедного человека никак не может позволить себе бездельничать даже в воскресенье. Едва она успела привести в порядок детишек, как нужно было готовить обед, а потом помочь свекрови заштопать мешки, с которыми та накануне не успела управиться (вечером их нужно было отнести на хутор).

Юлиш бежала то на кухню, то во двор и так же, как старая Бакошне, приговаривала:

— Ни минуты нет покоя, и так, видно, до самой смерти…