Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей

Рим и Константинополь часто объединялись для обороны этого укрепленного приграничья. При этом у папства не было, в отличие от империи, вооруженных сил, а власти Константинополя и Равенны часто направляли свои ресурсы на другие цели [45]. В 728 году, когда власти Востока все еще переживали волнения иконоборчества, лангобарды перешли в наступление на Рим. Папе Григорию II, тому, кто смело воспротивился императорскому эдикту, пришлось действовать дерзко: он потребовал встречи с самим королем лангобардов Лиутпрандом (712–744 гг.). На золотых монетах Лиутпранда красовался монарх в величественном одеянии и в диадеме, воплощении славы, которую он стремился распространять все дальше и дальше. Этого безжалостного вояку и решительного вождя папа Григорий не мог пригласить в Рим, поэтому их встреча произошла севернее, среди холмов, в городке Сутри.

При переговорах с глазу на глаз с этим бичом Апеннин папа не мог положиться ни на оружие, ни на традиционную дипломатию. Его сила проистекала только из авторитета епископа престола святого Петра, и ее хватило, чтобы потребовать ухода Лиутпранда с земель, откуда он угрожал Риму. Король лангобардов совершил неожиданный поворот и согласился. Он был готов отдать завоеванные земли папе, лишь бы не императору Константинополя. Технически Сутри не был частью владений Церкви, а папа был подданным Византийского императора. Но для Лиутпранда притязания императора ничего не значили. Он изъявил готовность отдать территории только в качестве «дара благословенным апостолам Петру и Павлу» [46].

На одной стороне монеты Лиутпранда был изображен светский завоеватель, зато на другой – святой архангел Михаил со щитом и крестом. Этот святой приветствовал Григория Великого и его паломников с верхушки мавзолея Адриана. Во времена Григория лангобарды являлись арианами, как и готы. Но ко временам Лиутпранда они уже стали католиками, единоверцами Римской церкви. Сам Лиутпранд был глубоко религиозен, во всех землях лангобардов он неустанно украшал церкви и насаждал религиозное благочестие [47]. Но у Григория II все равно не было уверенности, что набожность лангобардов приведет их в лоно папства. Рискнув в Сутри, он убедился, что недосягаемое величие его первоапостольского сана позволяет преодолевать привычную политическую динамику, вытекающую из силы большинства, и заключать новые союзы на основании уникального положения наследника святого Петра.

* * *

Мировое значение Рима предоставляло Григорию II и другим папам рычаги для переговоров с такими державами, как лангобардская, даже там, где терпели поражение императоры и их посланники. В конце VIII века это же позволит папам нанести поражение армиям лангобардов. На этой почве произрос союз, сделавший папство небывало могущественным.

Папа Стефан II (752–757 гг.) пойдет по стопам Григория, отправив послов для переговоров с лангобардами, занявшими Равенну и опять продвигавшимися к Риму. На переговорах с папой король лангобардов Айстульф быстро раскрыл свои намерения. Он был готов обсуждать судьбу Рима, но не Равенны. Для Айстульфа, как и для Лиутпранда, Уилфрида, Кэдваллы и многих других, Рим был особым случаем, священным городом, которому в дипломатических целях можно грозить, но не захватывать. К Равенне допустимо было относиться совершенно по-другому, просто как к городу. Папа Стефан попробовал заступиться за свою «заблудшую овцу», но безрезультатно [48]. Он даже не мог положиться на помощь императора Константина V (741–775 гг.), официально считавшегося его светским владыкой. Император увяз в более насущных проблемах у себя в Константинополе, воюя с тюрками-болгарами и с исламским Аббасидским халифатом [49]. Отвернувшись от взбаламученного Востока, папа Стефан стал искать помощи на Севере. Его взгляд упал на Франкию, королевство, раскинувшееся на территориях современной Франции, Германии и Центральной Европы.