Город Победы

С помощью Тирумаламбы Деви и Мадхавы Ачарьи она совершила подношение цветов богине и потрудилась поблагодарить за это высшее проявление почитания к ней не только скульптора, но и царя.

– Она прекрасна, – произнесла она тихим голосом, и эти слова, повторенные множеством голосов, прокатились по толпе. – Я отчетливо вижу это, словно она вернула мне способность видеть.

Новость о случившемся быстро дошла до дворца и привела Ачьюту в неистовство, когда он понял, что работа, которую он заказал ради собственного прославления, волею случая превратилась в дань уважения слепой женщине из Манданы. (Некоторые люди считали, что он должен был предвидеть, что так произойдет, и мы, оглядываясь назад, не можем с этим не согласиться, однако Ачьюта не был ни дальновидным человеком, ни, как уже отмечалось, особо умным правителем. В результате реакция людей на статую Пампы застала его врасплох и разгневала, да и осознание собственной глупости, возможно, еще усилило этот гнев.)

– К черту ее! – орал он с трона. – Она теперь изображает богиню? В моей Биснаге нет места ведьмам или богохульникам. Если ей было мало выколотых глаз, я полностью избавлюсь от нее, я сожгу ее заживо.

В книге Пампы Кампаны не указаны имена министров Ачьюты, но, похоже, кем бы они ни были, они убедили царя, что публичное сожжение женщины, пользующейся большим уважением у стольких людей, будет нецелесообразно. Они не сумели, однако, удержать его от визита в Манданский матт, где он потребовал провести его к ней в келью. Его привел Мадхава Ачарья, и они застали Пампу Кампану сидящей в своем привычном углу, она диктовала, а царевна Тирумаламба Деви записывала ее стихи.

– Если я не могу сжечь тебя, – заявил ей царь, – я совершенно точно смогу сжечь твою книгу, мне не нужно читать ее, я и так знаю, в ней полно неподобающих и крамольных рассуждений. А потом ты умрешь и окажешься в забвении, никто даже и имени твоего не вспомнит, и эта статуя снова станет моею и останется таковой навеки. Что ты на это скажешь?

Тирумаламба Деви поднялась на ноги и встала между Ачьютой и слепой женщиной.

– Прежде вам придется убить меня, – сказала она. – Госпожа носит в себе божественный дар, и претворить ваши угрозы в жизнь будет святотатством.

Пампа Кампана тоже встала.

– Сожгите всю бумагу, что захотите, – произнесла она, – но каждая записанная мною строчка хранится у меня в памяти. Чтобы уничтожить это, вам придется отрубить мою голову и набить ее соломой, как это иногда случается в моей книге с поверженными царями.

– Я тоже заучил наизусть этот бессмертный текст, – сообщил Мадхава Ачарья, – так что вашему топору придется познакомиться и с моей шеей тоже.

Лицо Ачьюты вспыхнуло.

– Довольно скоро может наступить время, – грубо сказал он, – когда я с удовольствием приму все ваши предложения. А пока черт с вами со всеми. Не попадайтесь у меня на пути, а тебе, – он с ненавистью указал на Пампу Кампану, – запрещено появляться возле моей статуи.

– Ничего страшного, – отвечала ему Пампа Кампана, – моя история будет записана не в камне.

Когда царь ушел, она повернулась к священнику.

– То, что ты сказал, – неправда, – указала она. – Ты рисковал своей жизнью во имя лжи.

– Бывают такие времена, когда ложь оказывается гораздо важнее, чем жизнь, – ответил он. – Это был как раз такой случай.

Пампа Кампана снова уселась в своем углу.

– Очень хорошо, – сказала она. – Спасибо вам обоим. А теперь мы, наверное, продолжим.

– Порой я испытываю ненависть к мужчинам, – сказала Тирумаламба Деви, когда Мадхава Ачарья ушел.

– У меня была дочь, которая думала так же, – рассказала ей Пампа Кампана. – Она предпочитала женское общество и в лесу Араньяни чувствовала себя счастливее всех нас. Если под мужчинами ты подразумевала нашего недавнего венценосного гостя, тебя можно понять. Но вот Мадхава хороший человек, это точно. А каков твой муж?

– Алия сплошь состоит из заговоров, – ответила Тирумаламба. – Он весь – секреты да интриги. При дворе полно фракций, он знает, как противопоставить одну группу другой, как уравнять интересы одних и других, и Ачьюта оказывается не у дел, его укачивает от подобных комбинаций. Так что Алия сделался вторым центром власти, равным царю, и это все, чего он желает, по крайней мере на данный момент. Он – лабиринт. Никогда не знаешь, в каком направлении двигаться. Как можно любить лабиринт?

– Расскажи мне, – попросила Пампа Кампана. – Я знаю, что все царевны оказываются скованными собственной короной и им трудно найти свой собственный путь. Но что у тебя на сердце, чего ты хочешь от этой жизни?

– Меня никто никогда об этом не спрашивал, – призналась Тирумаламба Деви, – даже мама. Обязанности, долг и прочее. Записывать твои стихи – единственное занятие, которое мне по душе.

– Но для себя, чего ты хочешь для себя?

Тирумаламба Деви сделала глубокий вдох.