Адиль-шах из Биджапура думал:
Этот банкет оказался значим еще по одной причине. Это было последнее государственное мероприятие, на котором присутствовала теперь уже очень старая Нагала Деви, она сидела между своей мрачной дочерью, бывшей царицей Тирумалой Деви, и сдержанной, хотя и сохранявшей милое выражение лица внучкой Тирумаламбой Деви. Все три женщины держались прямо, ели мало, пили еще меньше, не произнесли ни слова и быстро удалились. Той же ночью Нагала Деви умерла.
Старая дама отошла в мир иной тихо, ночью, она лежала в постели и слушала, как в перерывах между дождем квакают лягушки.
– Это единственное, что она сделала тихо за всю свою жизнь, – сообщила ее внучка Тирумаламба Пампе Кампане в
– Поговори со своей мамой, – убеждала ее Пампа Кампана. – Она потеряла мать, и ей очень нужно, чтобы дочь была рядом.
– Теперь ты моя мама, – заявила Тирумаламба Деви, – а я – твоя дочь.
– Нет, – не согласилась с ней Пампа Кампана, – не сегодня.
Тирумаламба застала свою мать Тирумалу Деви в спальне, та находилась там в одиночестве, с сухими глазами и такая же непробиваемая, как запертая дверь.
– Твоя бабушка пожертвовала собственным браком, чтобы приехать сюда и жить в Биснаге со мной. Она любила твоего дедушку, а он до сих пор любит ее, и все же они оба решили, что она должна поехать со мной и убедиться, что я в безопасности в этом адском месте, в котором, как все считали, мы были просто пленницами.
– Мы должны сейчас отвезти ее обратно к мужу, – сказала Тирумаламба.
– Я тоже хочу вернуться, – призналась ей мать. – Ты не хочешь меня видеть, я не нужна тебе, и для меня больше нет здесь места. Немногие оставшиеся мне годы я хочу провести дома, снова стать дочерью своего отца, и мы сможем утешить друг друга в нашей потере.
– Спроси у царя, – посоветовала Тирумаламба. – Я уверена, он разрешит.
Не было ни объятий, ни совместных слез. Некоторые раны слишком глубоки, чтобы их можно было излечить.
Тирумала Деви попросила аудиенции у Ачьюты. Он принял ее формально, остался сидеть на троне все время, пока она стояла перед ним, как обыкновенный проситель. Она оставила без внимания это оскорбление и говорила с ним уважительно.
– Поскольку и мой муж, и моя мать покинули нас, – начала она, – я прошу у вас разрешения вернуться в дом моего отца, я сделала здесь все, что была должна.
– Нет, не все, – заявил Ачьюта, выковыривая из зубов остатки мяса. – Твое пребывание в Биснаге заставляет твоего отца держать слово. Пока ты среди нас, он не осмелится нарушить наше соглашение или выступить против нас.
– Я должна развеять пепел своей матери над водами Кавери, – пояснила Тирумала Деви. – Это было ее последней волей, и мне надлежит исполнить ее.
– Здесь тоже есть священные реки, – безапелляционно заявил царь. – Развей ее над водами Пампы или Кришны. Они отлично подойдут тебе для этого. Нет никакой необходимости ехать так далеко на юг.
– То есть я – ваша пленница, – сказала Тирумала Деви, – или, точнее говоря, заложница.
– Ты – мирный договор во плоти, – уточнил Ачьюта. – Думай об этом именно так. Тебе должно стать легче. Ха! Ну, или не должно.
И бывшая старшая царица возвратилась в свои покои, где ее и застала дочь; лицо у царицы по-прежнему оставалось каменным.
– Значит, он отказал, – поняла Тирумала Деви. – Я поговорю с Алией. Он непременно что-нибудь придумает.
Однако выяснилось, что это – тот редкий случай, когда два спорящих главы Биснаги говорили одно и то же.
– Он прав, – заявил Алия Рама Райя своей супруге. – Если мы потеряем твою мать, потеряем и Виру. До нас уже доходят слухи о его растущем вероломстве. Ей придется остаться.