Город Победы

Мадхава Ачарья уже несколько лет как умер, и теперь во главе религиозного комплекса в Мандане стоял новый, молодой Ачарья, при этом в знак уважения монашеская келья Мадхавы осталась нетронутой, там все было так, словно он на минуту вышел за дверь и скоро должен вернуться. Это была маленькая скудно обставленная комната: деревянная койка, деревянный стол, деревянный стул и полка с книгами, его личные экземпляры итихас, подборка важнейших священных текстов, среди которых “Махабхарата”, “Рамаяна” и восемнадцать главных и восемнадцать второстепенных пуран – те книги, которые, как верили в матте, когда-то лично принадлежали самому Видьясагару. Когда, будучи маленькой девочкой, Пампа Кампана впервые попала в пещеру Видьясагара в поисках убежища, он обучал ее традиции по этим самым фолиантам, в которых, как он говорил, содержится мудрость, необходимая для того, чтобы жить в этом мире. Пампа Кампана помнила наизусть много важных отрывков. Именно в эту комнату, к этим книгам и вернулась она после того, как улетел чил – ее друг, ее царица. Она ковыляла с палкой через шумный город, аккуратно перекинув через плечо суму, шла по направлению к семинарии. Она знала, что настали последние дни ее жизни, и искала в старых книгах последнее утешение, хотя и не могла больше их читать. Ей не терпелось в последний раз в жизни взять в руки “Гаруда-пурану”, ведь она думала о том, как Тирумаламба Деви обратилась в птицу, и размышляла о своей собственной надвигающейся смерти – смерти, которая должна была стать последней в ее жизни метаморфозой, – и ей хотелось еще раз продекламировать, как в этой книге говорится о Гаруде, боге в птичьем обличье, и его беседах с Вишну, наиболее склонным к метаморфозам среди всех богов.

Молодой Ачарья по имени Рамануджа, нареченный так в честь легендарного жившего в XI веке святого, приветствовал ее у входа в резиденцию.

– Война проиграна, – сообщила она ему, – скоро здесь будут победители.

Он не спросил у нее, откуда ей это известно.

– Заходите внутрь, – пригласил он, – быть может, им хватит милости, чтобы не убить монахов и не осквернить это святое место.

– Быть может, – ответила Пампа Кампана, – однако не думаю, что наступают времена, когда милость будет в чести.

В город прибыл умирающий гонец, он пробежал сотню миль от поля боя в Таликоте и умер сразу же, едва успев сообщить новость о поражении. После этого город погрузился в хаос. Армия Четырех Султанатов была на подходе, а армия Биснаги обратилась в бегство, сотни тысяч воинов в произвольном порядке затерялись в бескрайней сельской местности. Защитить город от надвигающейся на него орды могли теперь только семь рядов стен. Однако солдаты на стенах испугались и тоже бежали; тогда люди в первый раз осознали, что никакие стены не спасут их, если на них не будет людей; поняли, что в конечном счете спасти людей способны только другие люди, но никак не вещи, какими бы большими и внушительными – и даже волшебными – эти вещи ни были.

Когда расползлась весть о том, что защитники стен бежали, весь город охватила паника. Улицы были залиты толпами, люди тащили пожитки, грузили телеги, запрягали волов, воровали лошадей, хватали все, что можно было схватить, и бежали, бежали прочь. Миллион человек, в отчаянье пытающихся спастись бегством, бежать куда угодно, даже понимая, что империя рушится и спрятаться будет негде. Мужчины и женщины плакали, не таясь, дети кричали, и еще до прибытия врага началось мародерство, ведь жадность существует и может быть даже более мощной движущей силой, чем страх.

В один из дней, последовавших за катастрофой при Таликоте, в Биснагу вернулся Тирумала Райя, оставшийся в живых сын Алии Рамы Райи и Тирумаламбы Деви, раненный в руку и ногу, с забинтованной головой, он все же оставался в седле и прибыл в сопровождении небольшого отряда из двух десятков верных солдат, которые помогли ему добраться до Биснаги, подальше от места кровавого разгрома; это был свирепый отряд, состоящий из людей из прежних времен, которым с боем удалось выбраться с поля битвы, во главе которого стояли наиболее свирепые представители ушедшего времени – почти такой же огромный потомок Тиммы Огромного, Тимма Почти-Такой-Же-Огромный, и кровная родственница Улупи Младшей, Улупи-Еще-Более-Младшая.

– Ворота в город, все семь, стоят нараспашку! – заорал Тирумала Райя посреди большого базара. – Нам нужны хорошие мужчины, и хорошие женщины тоже, чтобы закрыть ворота и защитить город! Кто готов? Кто со мной?

Никто не обратил на него внимания, даже несмотря на то, что, поскольку его отец и брат были мертвы, с технической точки зрения он был их царем. Это был нелепый голос из другой эпохи, прожитой этим миром, эпохи уверенности, мужества и чести. В новую эпоху – эпоху, наступившую всего один день назад, – каждый был сам за себя, каждый мужчина и каждая женщина. Царь на своем коне мог с таким же успехом быть и призраком, и каменной статуей. Горожане толпились вокруг, не обращая на него никакого внимания. Он не был героем, вернувшимся с войны. Он был набитым дураком.