Город Победы

Халея Коте испытывал сильные смешанные чувства, облегчение пополам с непониманием – он почесал затылок, потряс головой, слегка пожал плечами, так что со стороны казалось, будто его одолевают блохи, что, однако, могло быть и правдой. Наконец он спросил:

– Почему вы вызвали меня в суд, Ваше Величество?

– Раньше этим утром, – рассказал ему Букка, – я оказал гостеприимство нашему великому и мудрому святому, Видьясагару, Океану Учености, и сообщил ему, что его главный, но пока не дописанный труд, исследование Шестнадцати Философских Систем, по имеющимся у меня сведениям, является особо выдающейся и блестящей работой, и что будет трагедией, если он останется незавершенным из-за того, что мудрец будет отвлекаться на работу при дворе. Я позволил себе упомянуть и о том, что астрология – не то, к чему я питаю слабость, так что в ежеутренних ознакомлениях с гороскопом, на которых настаивал мой брат, больше нет необходимости. Должен сказать, что в целом он воспринял это очень хорошо. Этот человек – средоточие неизмеримой благодати, и когда он испустил единственное бессловесное восклицание “Ха!”, столь громкое, что испугались лошади в конюшнях, я понял, что это – часть его высшей духовной практики, контролируемый выдох, которым он изгнал из тела все, что стало более ненужным. Отпущение. После этого он ушел, и я предполагаю, отправился в свою первую пещеру, которую так давно оставил, рядом с территорией комплекса Манданы, чтобы начать девяностооднодневный цикл медитации и духовного обновления.

Я знаю, что мы все будем благодарны ему за плоды его дисциплинированного служения и за то, что дух его переродится в еще более щедром воплощении. Он – величайший из нас.

– Ты уволил его, – решился подвести итог Халея Коте.

– Это правда, и у меня при дворе есть вакансия, – заявил Букка. – Я не могу заменить Видьясагара каким-то одним советником, ведь это человек, который превосходит любого из живущих. А потому я предлагаю тебе две пятых его обязанностей, а именно быть советником по политическим вопросам. Я найду кого-то еще, кто будет отвечать за другие две пятых, то есть социальную жизнь и искусство – ты слишком невежественен и фанатичен, чтобы иметь дело с этими вещами. Что касается войны и того, когда она оказывается необходима, эти вопросы я буду решать лично.

– Впредь я постараюсь быть менее невежественным и фанатичным, – отвечал Халея Коте.

– Хорошо, – отозвался Букка Райя I, – посмотрим, как у тебя получится.

В великой вновь обретенной книге Пампы Кампаны, “Джаяпараджая”, которая с одинаковой точностью и скепсисом рассматривает и Победу, и Поражение, имя советника, выбранного Буккой для помощи в социальных делах и области искусства, звучит как “Гангадеви”; об этой женщине говорится, что она поэт и “супруга сына Букки Кумара Кампаны”, а также автор эпической поэмы “Мадураи Виджаям”, “Падение Мадураи”. Скромный автор данного (при том в полной мере производного) текста берет на себя риск предположить, что то, что мы здесь видим, представляет собой некоторую уловку со стороны бессмертной Пампы – почти бессмертной при физической жизни и навеки бессмертной в своих словах. Нам уже известно, что “Гангадеви” – имя, используя которое Видьясагар обращался к бессловесному ребенку, появившемуся у него после огненной трагедии, “Кампана” же, бесспорно, имя, которое навсегда ассоциируется с самой Пампой. Что касается “супруги сына Букки” – что ж! Такое было бы просто невозможно, ни морально, ни физически, ведь Пампе Кампане еще предстояло вскорости стать матерью трех сыновей Букки – да! На этот раз все до единого мальчики! – а потому эти сыновья еще не были рождены во время похода на Мадураи; да даже если они и были бы рождены, выйти за кого-то из них замуж было бы невозможно и оскорбительно для любой женщины. А потому мы должны прийти к заключению, что “Кумара Кампаны” никогда не существовало и что “Гангадеви” и Пампа Кампана – одно и то же лицо, то есть что сама Пампа и есть автор “Мадураи Виджаям” и что ее великая скромность и нежелание искать признания для себя самой стали причиной создания этой эфемерной завесы вымысла, сорвать которую не представляет никакого труда. Тем не менее мы можем прийти к дальнейшим выводам о том, что эфемерность этой завесы указывает на то, что на самом деле Пампа Кампана хотела, чтобы ее будущие читатели не оставили от нее и клочка; это свидетельствует о том, что она хотела создать впечатление скромницы, втайне желая похвалы, которую она якобы отдает другой. Мы не можем знать правду. Мы можем лишь предполагать.

Итак, резюмируем: Пампа Кампана совершила невозможное, оставаясь царицей Биснаги на протяжении последовательного правления двух царей, она была супругой правителей, приходившихся друг другу братьями; Букка к тому же отдал ей на откуп обязанности по надзору за развитием в империи архитектуры, поэзии, живописи, музыки, а также за вопросами секса.