Город под куполом

Шоссе тянулось вдаль без намёка на поворот уже полтора часа. Дождь несколько раз сменялся градом – не крупным, чуть меньше кружочков тайяновского «Флип-флапа», пачка которых слегка натирала правую грудь – и стабильно продолжал поливать чёрный асфальт, превращая дорогу в глянцевое стекло. По правую руку время от времени вырастали отвесные скалы и уходящие вверх шахтёрские городки: покатая сталь зубов спящего великана, разваливающихся на глазах, но вмещавших в себя до полусотни работяг, зачастую вместе с их семьями; между домиками жалобно мерцали искорки натянутых гирлянд, перекочевавших в горы из прошлого века. Шахтёрские городки с жилой и промышленной зоной соединяли железные дороги, канатные податчики и трубы: множество извивающихся, вгрызающихся в землю полупрозрачных полостей, по которым подавалось тепло, электроэнергия и благословительные послания управляющих структур.

Слева минут двадцать назад промчался байкерский кортеж, исполненный воплей и выкриков – на грани смерти и забвения находятся же ещё люди, которые настолько не ценят свою короткую жизнь. Романова даже не удостоила кортеж взглядом: даром, что сама неделю назад делала репортаж о бандах, плюющих на обычное население и сменивших стабильные автомашины на двух- или трёхколёсные чудовища. Отбросы, выродки, маргиналы – просто материал и ресурс; за счёт них можно было перебиться парой кредитов, сваяв краткие полухудожественные – а потому никому не нужные – статейки. Понимать же мотивы подобных людей и культов Романова не стремилась. Жить, передвигаясь от убежища к убежищу, ускользая от полицейских облав, загибаясь от чахотки и всевозможных лёгочных опухолей – всё это цель существования неустроенных в жизни подростков. Не её.

Донна наклонилась вперёд и подцепила крепкими бежевыми зубами пластиковый стаканчик с приборной панели. Журналистское удостоверение легонько стукнулось о мигающий тахометр. Завтра будет возможность передохнуть и выпить чего-нибудь более крепкого, а пока что приходилось перебиваться грязноватым кофейным напитком с ароматом гвоздики и машинного масла, который раздают возле каждого «зайчика».

В зеркале заднего вида промелькнули огни полицейской машины. Обычные. Ближний свет, пригодный для ночной трассы. Если бы это оказалась погоня, то свет стал бы обвиняюще красным, нацеленным с крыши служебной «Гадюки» прямо ей в спину. Но это был простой патруль, выискивающий безмашинных рецидивистов. Подобно тем, что недавно промчались по соседнему шоссе. Полиция не увеличивала скорость, но и не двигалась на одном с ней расстоянии: огни то пропадали совсем, то буквально замирали на месте. Романова ехала по магистрали снабжения, не предназначенной для транспорта общего пользования, но это не несло фактического нарушения каких-либо правил. А вот «откуда она ехала» – вопрос совсем другого уровня.

Стаканчик был водружён на место. Кофейный напиток, выпускающийся под маркой «Агни», что вроде бы было именем какого-то древнего солярного божества, нехотя проскользнул в пищевод и встал там неприятным комом. Романова устало вздохнула и на доли секунды прикрыла глаза.

Она привыкла, что её называют просто Романова, хотя журналисты и не являются частью богатого сословия. Она и сама себя так называла. Имя Донна было ей неприятно с детства: со школы, где её постоянно дразнили «плоскодонкой». Такая уж участь девочек, которые не сгибаются вперёд под тяжестью собственной груди и не целуются в пять лет со старшеклассниками, входящих или собирающимися входить в многочисленные банды или же имеющие призывной билет на службу в полиции. Маленькая грудь у девочки – это закрытые двери в половину востребованных профессий, насмешки окружающих, издевательства и полная уверенность в собственной нерентабельности. А потом детство кончается и начинается «Донна, выручи десяткой поинтов, у меня тут такая ситуация…», «Донна, я серьёзно, можешь спрятать меня на пару дней, пока автомобиль в ремонте», «Дружище, как там тебя… Романова! Сколько лет! Помнишь меня? А я недавно твой репортаж видела. Это просто нечто! Можешь фиктивно усыновить моего ребёнка на три года, пока я немного поднимусь с колен, да выбью для него подпольную регистрацию?»

Общество – это волчья стая. Романова читала энциклопедию по дикой фауне двадцатого столетия. Описание жизни волков удивительно совпадало с принципами существования нынешнего человечества. Если тебя вытолкнули вперёд, это вовсе не значит, что ты вожак – это лишь означает, что жизнь твоя не стоит и трёхпоинтовой резинки: оступишься, сляжешь, тут-то тебя и разорвут на прокорм всей стае. Самый мудрый – вожак всегда идёт позади остальных. Никто его не видит, но все знают, что он там – всегда готовый вонзить клыки в бок замешкавшегося собрата.