– Зачем ты их смотришь? – спросил Данко. – Это же бессмысленная жестокость, быстрый заработок для отчаявшихся. Я-то там зарабатываю на жизнь свою скромную. А твоему ясному рассудку подобные зрелища должны быть противопоказаны.
– Потому что, Даня, если с тобой что-то приключится, я бы одной из первых хотела быть в курсе. Играть или не играть – сугубо твоё личное дело, но не надо запрещать мне интересоваться успехами своего друга.
Гуля принялась нетерпеливо притопывать ножкой и теребить подвязку на дождевике. Данко поймал её пальцы и легонько сжал их, отчего Гуля смущённо покраснела. Её взгляд опустился к его пальцам, а на губы скользнула улыбка.
– Я пиццу купил. Зайдёшь?
– У тебя же там «эти»… – с ноткой едва заметной брезгливости сказала Гуля, кивая в сторону П-образного дома Данко.
– «Эти»… Что они тебе, укусят что ли? Ты же их всех отлично знаешь.
– Не хочу. Там шумно. И «эти» постоянно пасту жуют. Ты же знаешь, как я к этому отношусь. – Собеседница Данко прикусила губу, только на этот раз верхнюю. – Может, лучше выделишь вечерок – посидим где-нибудь в тихом месте? Ну… как парень с девушкой.
– Что? – ошеломлённо откликнулся Данко.
– Шучу-шучу! Я же такая шутиха! Но приглашаю всамделишно. С этими состязаниями твоими никогда нельзя быть уверенной, что не в последний раз видимся.
– Я понимаю, – проникновенно начал Данко, – но, поверь, твои переживания беспочвенны. То, что для остальных лишь цифры и графика, для меня тонкие энергетические нити. Тёмные, способные погубить, я обрываю. В моих руках нет настоящего автомата, а броню на моей груди не дано пробить кучке формул и электронных процессов!
– Я тут подумала: ты бы мог снова устроиться к нам. Серьёзно. Сейчас назревают глобальные и серьёзные перестройки в курсе компании. Наша элита, – Гуля, умышленно или случайно, не стала включать себя в это понятие, – планирует устранить проблему гибели игроков. Открываются новые отделы, да-да, которым нужны будут толковые и оперативные руководители. Мы пока не можем сравнивать себя с «Ладой», но мы поддерживаем добрую связь с Комитетом и общественными организациями. Будет отдел пропаганды здорового образа жизни, отдел контроля наслаждений…
– Контроля наслаждений? – прервал её Данко. – В таком случае ваша затея обречена на провал уже в зародыше. С чем же вы оставите людей? Пасту есть нельзя, в игры играть нельзя, скажи ещё, что и трахаться нельзя?
– Ну… – Гуля густо покраснела, – сексом заниматься можно.
– А трахаться? – цинично уточнил Данко.
– Вот если бы ты уделил мне вечерок и показал… то есть, рассказал об отличиях таких весомых для твоего образа жизни понятий, то я бы могла уточнить, что можно, а что… нужно! – ехидно закончила Гуля и испугалась.
Данко внимательно посмотрел в широкие испуганные глаза.
– Ты друг, – напомнил он.
– Свой человек, Данко. Слышишь! Свой человек в Комитете – это очень серьёзная ставка, – повторила девушка, отодвигаясь от него.
– Я понял, понял. Гуля, следи, чтобы самой не стать расходной единицей в этой игре. Если вдруг заметишь какие-либо нестыковки, жучки или подозрительную информацию, сразу обращайся ко мне.
– Нет, Данко. Если ты не с нами, то ты не с нами. Я не собираюсь удовлетворять твоё любопытство, рискуя интересами «Саламандры».
Данко выгрузил из машины объёмную связку пицц, позвякивающий бутылками пакет и ногой захлопнул дверь.
– Ладненько! – с деланым весельем сказала Гуля. – Я побегу, пожалуй. «Этим» привет передавай.
– Не завидуй, – строго сказал Данко.
– Ха! Было бы чему. Подумай насчёт «Саламандры», гусь!
Данко посмотрел ей вслед и со вздохом поднял пиццы.
***
Он поднялся до двенадцатого этажа на тихом элеваторе, раздумывая о столь навязчивом разговоре с Гульнарой. Воспользоваться симпатией доверчивой и кроткой девочки казалось постыдным, а в качестве постоянного партнёра, увы, его подруга никаких чувств не возбуждала. Однако, что она сказала о компании? Развитие, пропаганда, сотрудничество с Комитетом. Неужели «Саламандра» вознамерилась бросить вызов такому гиганту как «Лада»? Это весьма любопытные вести. Надо бы заглянуть в анналы саламандровских данных. Благо, что уровень безопасности компании до сих пор оставляет желать лучшего – с тех самых пор, как от них ушёл Данко.
В ярко освещённом коридоре вспышками проносилась искристая приятная музыка.
Данко прошёл по коридору, свернул направо и прикоснулся интерлинком, приспущенным на запястье, к замку. Сканер входа опознал хозяина квартиры, и дверь, щёлкнув, приоткрылась.
В квартире было тихо, несмотря на засилье человеческих тел: снующих, ползающих, сидящих, жующих, играющих, танцующих и предающихся самым всевозможным удовольствиям в отсутствие Данко.