– А вообще, знаешь, не надо, – вдруг передумал Каир. – Не надо. От тебя – не надо. Извини, что заговорил об этом. Сейчас и так многие будут винить твоё имя, а этот перевод станет только лишним напоминанием. Я думаю, какое-то время мы тебя не будем приглашать в команду. Пока не забудется. Извини.
Данко скинул вызов. Каир сам не знает, чего хочет. Он хотел победить – и позвал лучшего игрока во всей Тверди. Теперь он страдает от неизбежных потерь – и отказывает знаться со старым товарищем. Не будь в команде Данко, трупов было бы больше. А может быть, Каир подсознательно пытается скинуть груз ответственности на непричастного Данко, ведь он понимает, что самолично засунул Танечку в арьергард. Данко был против – а он засунул.
От мыслей Данко отвлёк новый вызов. Вместе с ним пришло извещение о переводе средств – в полтора раза меньше оговоренной суммы. Всего лишь миллион семьсот тысяч поинтов.
«Господин Даниил, – произнёс сухощавый голос автоинформатора, – позвольте поздравить вас с победой. К сожалению, вы были понижены в рейтинге игроков за неуместное снисхождение к противнику. На поражение господина Мики были сделаны крупные ставки, и компания понесла убытки. Аналитики матча вывели, что прямое попадание в короля было возможно с девяноста восемью процентами успешности через тело фигуры под управлением господина Мики. Однако вы произвели выстрел по сложному алгоритму через фигуру госпожи Анфисы, снизив тем самым шанс на успех до четырнадцати процентов. Если бы фигура королевы не посмотрела на фигуру короля, матч был бы практически проигран, ввиду критической обстановки на поле. Понижение вашего рейтинга сказалось на сумме выплат. Спасибо за понимание».
Данко толкнул от себя ветхую покосившуюся дверь и вышел в вестибюль здания.
Тут на диванчиках перед большим экраном общественного интеркома сидели старики и старухи. Они смотрели результаты только что прошедшей игры, даже не подозревая, что один из игроков всё это время находился в этом же доме призрения всего лишь несколькими этажами ниже.
На экране как раз показывали Анфису Кварц, молоденькую девочку с лёгкой степенью анорексии. Фамилию её Данко узнал из досье; обычно фамилии игроков не разглашались – всё-таки смертельные игры были разрешены лишь условно: по закону получали статус
Конвульсии Анфисы должны были уже прекратиться, но на экране она продолжала дёргаться, выплёскивая ртом потоки крови и раздирая ногтями грудь. По возбуждённому сопению престарелых – тридцати-тридцати пяти лет – зрителей было понятно, что они просто крутят повтор, с одобрением наблюдая за чужими страданиями. Сублимация собственных страхов и лишений. Иллюзия счастливчиков, у которых в жизни всё хорошо и стабильно.
– Срамота! – с удовольствием кашлянул лысеющий старичок с выщипанными бровями, наблюдая, как Анфиса на экране, расцарапывая себе грудь, обнажила торчащий розовый сосок.
Данко быстро пробежал пальцами по интерлинку, и изображение на экране сменилось на демонстрацию художественной гимнастики. Старики взвыли от негодования и все как один направили на экран интерлинки, пытаясь вернуть приятные сердцу сцены насилия. Но, увы, не им соревноваться с Данко в отношении цифровых махинаций. Устаревшие интерлинки лишь недоумённо попискивали, нащупывая точки входа общественного канала.
Миловидная старушка с огромными даже по меркам Тверди глазами заметила Данко и, приняв молодого человека за соцработника, попросила вызвать мастера.
– Вита, ты зачем унижаешься? – напустилась на неё соседка с полубезумным взглядом. – Такие как он потом и говорят, что мы тут у них в ногах ползаем. Пусть ремонтирует интерком, а не то выпишем ему выговор на форуме.
Данко, не обращая внимания на старческую блажь за спиной, подошёл к запотевшей стеклянной двери во внутренний холл, из которого большая винтовая лестница вела на парковку.
– Да, позовите мастера и принесите нам винного напитка с клюквенной эмульсией. Живее, молодой человек. Ножками работаем-работаем!
Стеклянная дверь плавно закрылась за спиной Данко, и он перестал слышать назойливых старух.
В холле усиленно гудели нагреватели воздуха, вступая в непомерную борьбу с холодным воздухом, вырывающимся из небрежно запаянных щелей в стенах. От этого становилось то дьявольски холодно, то вдруг обжигало, словно раскалённой струёй.