Город под куполом

– Я бы так не смог, – признался внезапно Гумберт. – Каждый день солнце выжигает тебе глаза, всё вокруг сухо, сплошная жара. Эти зеркала повсюду. Они же сводят с ума! Я бы уже через неделю сам ползал на четвереньках, мечтая поласкать кого-нибудь ртом. Быть может… ты бы не хотела уехать со мной? Туда, под купол?

В этот момент в комнату зашёл Малышев. Он услышал последние слова напарника и, схватив его за ухо, несколько раз с силой дёрнул.

– О чём ты треплешься, а? Болван, им нет место среди приличных людей! Это даже не люди, это – фанатики! Хочешь, чтобы тебя расстреляли за диверсию?

– Я просто… – заныл Гумберт.

– Что ты просто? По-хорошему, я должен буду все твои слова указать в отчёте. Но я этого не сделаю. Учти, что будешь в паре с кем-то другим, и додумаешься ляпнуть нечто подобное – так сразу ставь крест на своей карьере, а то и жизни.

Гумберт кивнул и принялся одеваться. В душ он не пошёл, отметила про себя Чанъэ.

– Какой порядковый идентификатор у моей дочери? – спросила она.

Малышев расхохотался. Чанъэ тоже улыбнулась.

– Нет у неё никакого идентификатора. Она человек, понятно!

– То есть, она живорождённая? – Чанъэ вскрикнула от восторга.

Это было невероятно. Живорождённая дочь. Видимо Лотари очень высоко оценил её заслуги, раз решил порадовать таким волшебным даром.

Гумберт раскашлялся. С хрипом и надрывом. От кашля его буквально согнуло пополам, а на каменный пол упали несколько капель крови. Малышев участливо похлопал его по спине.

– Есть у вас тут что-нибудь, чтобы помочь человеку? – резко спросил он Чанъэ.

Помочь? Как помочь? Чанъэ быстро прошла на кухню и принесла нож, но Малышев грубо оттолкнул её руку.

– Дура! Ещё бы топор притащила.

Гумберту, тем не менее, полегчало. Он выпрямился, и Чанъэ заметила, что его лицо стало ещё бледнее.

– Нормально, – просипел он напарнику, отстраняя его рукой, – жить буду. Пневмония, так её! Никак не могут вылечить. Вся зарплата на этих живодёров-врачей уходит. На них и на машину.

– Скажи спасибо, что работаешь в «Ладе», и как сотрудник имеешь право на три приписных автомобиля. Потерпи. Жизнь коротка, ещё отмучаешься. Многие бы тебе и так позавидовали.

Малышев похлопал Гумберта по плечу и двинулся в коридор.

– Пошли. Тут нам больше делать нечего. Ребёнка сдали, процент свой взяли. Если будет желание, сходим в какой-нибудь бар, пропустим по стаканчику.

Гумберт задержался. Он подошёл к ней и впился своими губами в её губы. Чанъэ задумчиво прислушивалась к движению его языка внутри рта. Что надо сделать? Это было что-то необычное. Может, откусить? Или глотнуть? Или засунуть в ответ свой язык.

Она потрогала своим языком язык Гумберта, и он тут же отстранился от неё.

– Послушай, я не был таким. Я не такой на самом деле. Ты не подумай, что я насильник или что-то там подобное, – забормотал он, часто моргая. – Я не единственный ребёнок в семье, понимаешь. У нас семья бедная была, и мне просто повезло, что я попал по программе помощи многодетным на усиленное обучение. И смог выучиться на геодезиста. А пока учился, у меня ни на что не было ни денег, ни времени. Меня девочки били, – Гумберт моргнул ещё раз и заплакал. – Поняла, да? По почкам били, по голове, в грудь камнями бросали. Всё из зависти. Потому что они знали, что я вырасту и стану человеком, а они останутся на задворках жрать крыс.

Чанъэ наслаждалась его слезами, но было в них что-то нездоровое. Наверное, этот Гумберт не был счастлив сейчас. Чанъэ погладила его по голове, и он разрыдался ещё сильнее.

– Береги девочку, ладно? – он наклонился и поцеловал её ещё раз. После чего вышел.

– Пока, куколка! – крикнул на прощание Малышев, перекидывая карабин за плечо.

– До свидания, Сто восьмая, – сдержанно молвил напарник, стараясь не оборачиваться на девушку.

– Да благословит вас Солнце! – ласково ответила Чанъэ, прижав руки к истерзанной груди.

Как только дверь за неспокойными закрылась, Чанъэ поспешила в душевую, навестить свою живорождённую дочь. Девочка наполовину сползла с кресла, но глаза её были наполовину открыты.

– Ты чего-нибудь хочешь, милая? – спросила Чанъэ, склонившись над ней.

В ответ девочка содрогнулась всем телом, и изо рта у неё вырвался судорожный вздох. Глаза закрылись, но открыть дочка смогла только один, и снова лишь до половины.

Чанъэ подняла девочку и отнесла на кухню, где попыталась усадить на стул. Удержаться на стуле малютка не сумела – её голова перевешивала и то откидывалась назад, то падала подбородочком на грудь. Тогда Чанъэ положила девочку головой на стол и, напевая солнечную песенку без слов, принялась накладывать малышке манны.

На экране-проекторе шла передача изображений восходящего солнца в горах. Завораживающая прекрасная картина. Чанъэ попыталась заплакать от счастья, но у неё ничего не выходило, как бы она ни пыталась наморщить нос или поморгать. Как же неспокойные это делают? Наверное, они ещё более счастливые, чем жители Города Солнца. Ведь у них есть возможность каждый день созерцать и трогать великого Лотари.