Город под куполом

Неспокойные, не вытирая ног, прошли на кухню, откуда доносился вкусный запах манны. Вслед за ними оставались мокрые грязные отпечатки подошв. Не страшно, это можно вытереть. Удобство гостя – прежде всего.

Пока Малышев и Гумберт шумно хлебали манну, вполголоса переговариваясь о тёплой погоде и ослепляющем солнечном свете, Чанъэ раздела малышку и тщательно отмыла её под тёплым душем. Девочка, никак не реагируя на омовение, иногда стукалась о мрамор стены и постоянно пыталась повалиться на пол. Маме приходилось поднимать её, ухватив под руки, и натирать бальзамами, прижав к груди.

После омовения Чанъэ промокнула влагу с тела дочери пушистым полотенцем и запахнула малышку в широкий серебряный халат с золотыми застёжками в виде солнечных дисков. Девочка и тогда не пришла в себя. Пусть пока полежит и отдохнёт, решила Чанъэ, оставив девочку в мягком кресле. Головка ребёнка склонилась на бок, и она чуть заметно вздрогнула, будто пытаясь что-то сказать.

– Сто восьмая, – резко обратился к ней Малышев, промакивая губы салфеткой, – ты же, насколько известно, исполняешь обязанности администратора?

– Я слежу за благосостоянием жителей, – вежливо подтвердила Чанъэ.

– До нас кто-нибудь приходил из-под купола? Припомни хорошенько.

До них приходили только такие же неспокойные. И они приходили, точно так же, к самой Чанъэ. О чём она радостно и сообщила, любуясь насытившимся Малышевым.

– Я так и думал… – кивнул Малышев, посмотрев на напарника. – Зря они думаю, что журналистка сбежала через основные врата.

– Господин Малышев, – смущённо сглотнул Гумберт, – вы обещали показать мне…

– Обещал? Что я обещал? – сделал вид, что не понимает подопечного, Малышев. Тем не менее, на лице у него появилась ехидная ухмылка. Завидев её, Чанъэ тоже разулыбалась. Ей нравилось, когда люди улыбаются. Улыбка – это часть солнца.

– Я первый, – Малышев поднялся и взял Чанъэ за руку.

Она послушно последовала за ним. Приятно быть полезной, приятно помогать людям и приносить им счастье.

Счастье этого человека заключалось в том, чтобы сорвать с неё накидку дрожащими руками и повалить на диван. Чанъэ впитывала в себя его хрипловатое дыхание, ощущала, как его руки царапают её тело и сжимают грудь. Из впавшей волосатой груди неспокойного доносился отрывистый учащённый стук сердца.

Не зная, что сделать, чтобы доставить этому человеку наслаждение, Чанъэ с улыбкой смотрела на его лицо, иногда подаваясь вперёд. Было заметно, что это ему нравится. Он грузно хрипел и иногда бормотал какие-то неизвестные ей слова. По виску у него стекала чёрная потная капля.

Чанъэ долго смотрела на эту каплю, а потом, решив сделать Малышеву приятное, притянула его голову к своему лицу и робко прикоснулась к ней кончиком языка. В тот же момент её гость затрясся всем телом, содрогаясь в конвульсиях, и застонал. После чего обмяк и по его щекам потекли слёзы. Чанъэ гладила его по голове, а он плакал. Наверное, это были слёзы счастья, хотя откуда ей знать – в Городе Солнца никто не плакал.

– Ну как вы там? – донёсся с кухни голос Гумберта.

– Просто огонь! – хрипло крикнул лежащий на ней Малышев. – Обожаю эти командировки и этих безотказных кукол!

Он поднялся с Чанъэ и, не надевая комбинезон, пошлёпал в ванную. «Там же дочь!» – воскликнула мысленно Чанъэ: «Она же сейчас такая… мягкая. И не сможет даровать ему такое же счастье, как я».

Но Малышев только включил душ, и девушка успокоилась. Она была бы согласна ублажать неспокойного вечность, лишь бы он снова заплакал. Как прекрасны слёзы человека! Чанъэ улыбнулась.

В спальню вошёл Гумберт. Очки он снял и теперь щурился на распростёртую перед ним девушку подслеповатыми воспалёнными глазами. Чанъэ протянула к нему руки, изогнувшись всем телом.

Гумберт что-то промычал, нервно стаскивая комбинезон. Он не лёг на неё сразу, как его товарищ. В этот раз что-то пошло не так. Он стоял, то краснея, то бледнея, и резко дёргал рукой внизу живота. Глаза его были закрыты. Чанъэ спокойно дожидалась указаний или пожеланий, но их не следовало. Гумберт тяжело дышал и сглатывал.

Наверное, он желает помощи? Чанъэ подползла к нему на коленях и уткнулась лицом туда, где нервно дёргалась его рука. Гумберт застонал, а спустя несколько минут схватил её за волосы, а другой рукой стал наотмашь бить по лицу. Это было очень странно, но раз ему нравилось, раз ему так хотелось, то – пусть. Чанъэ ощущала множество интересных и незнакомых запахов. Они щекотали её ноздри и нёбо. Это так пахнет у них в том месте – под куполом?

Наконец Гумберт оттолкнул её лицо от себя. Во рту ощущалось нечто липкое, совсем не похожее на манну.

***

– Как вы тут вообще живёте? – голос Гумберта тоже стал хриплым, видимо, это один из признаков удовольствия у неспокойных.

– Мы живём счастливо, благодаря Солнцу и отцу нашему Лотари, – ответила Чанъэ, созерцая, как Гумберт трёт комбинезоном у себя между ног.