Город поэта

На уроках российской словесности бывало по-иному. Когда изучали отрывки из «образцовых писателей» — читали и разбирали оды Ломоносова и Державина, басни Хемницера и Дмитриева, — обнаружилось, что в русской литературе профессору Кошанскому нравится то, что уже отжило свой век, — высокопарность, витиеватость, трескучесть, то, над чем дома у Пушкиных откровенно потешались.

Пушкин посмеивался над старомодным вкусом профессора, но учился неплохо. В первый год учения Кошанский записал о нём: «Успехи его в латинском хороши; в русском не столько тверды, сколько блистательны».

В мае 1814 года Кошанский тяжело заболел, и его целый год заменял молодой талантливый профессор Петербургского педагогического института Александр Иванович Галич. Он сразу полюбился Пушкину и другим лицеистам. Стоило ему появиться, как по всему Лицею слышалось:

— Галич приехал!

И в комнату первого этажа для приезжих профессоров набивалось полно народу.

Галич учил не по-школьному. Лекции его превращались в оживлённые, шумные беседы. Читали стихи, задавали вопросы, спорили о литературе и об искусстве. И лишь только тогда, когда ожидалось начальство, Галич извлекал откуда-то Корнелия Непота и говорил своим юным слушателям:

— Ну, господа, теперь потреплем старика.

И они принимались переводить с латинского.

Пушкин видел в Галиче не «начальника», а доброго, умного друга. Когда Галич ушёл из Лицея, Пушкину не хватало его. Он звал его обратно в Царское Село:

Оставь же город скучный,
С друзьями съединись
И с ними неразлучно
В пустыне уживись.
Беги, беги столицы,
О Галич мой, сюда!..
И все к тебе нагрянем —
И снова каждый день
Стихами, прозой станем
Мы гнать печали тень.

С интересом занимался Пушкин русской и всемирной историей и географией у добродушного украинца — профессора Ивана Кузьмича Кайданова. Однокашник Куницына по Педагогическому институту, Кайданов звёзд с неба не хватал, но предмет свой знал и любил.

От него много нового услышал Пушкин о вещем Олеге, погибшем «от ужаления змея», о «ненасытном честолюбце» — царе Борисе Годунове, о деяниях великого преобразователя России — Петра I.

Политические взгляды профессора Кайданова были очень умеренными. Но в те годы вся Россия мечтала о свободах, ждала конституцию, которая ограничила бы гнёт царской власти, и Кайданов в своих лекциях с сочувствием рассказывал о странах, где власть находится в руках сената или сейма.

Парламент, выборы депутатов, стремление народа к свободе… Воспитанники слышали об этом и от Куницына, и от Малиновского. Василий Фёдорович долго служил в русском посольстве в Англии. Он рассказывал, что там даже сам король подчиняется парламенту. И в Лицее появилась новая игра. Играли в парламент: произносили речи, спорили, решали вопросы государственной важности…

Лекции Кайданова обычно слушали с интересом. Но если шумели, болтали, добродушный профессор сердился. Тогда шли в ход «животины» — любимое бранное словцо Кайданова, которое попало и в «национальные» песни:

Потише, животины!
Да долго ль говорю?
Потише — Борнгольм, Борнгольм,
Ещё раз повторю.

С хорошими учениками Кайданов был вежлив, лентяев немилосердно бранил. «Ржевский господин, животина господин, скотина господин!» — в сердцах восклицал он со своим своеобразным выговором. Вообще, обращаясь к воспитанникам, он слово «господин» почему-то ставил после фамилии: «Пушкин господин», «Вольховский господин».

Об успехах Пушкина на младшем курсе Кайданов записал: «Более дарования, нежели прилежания. Успехи довольно хороши». И ещё: «При малом прилежании оказывает очень хорошие успехи, и сие должно приписать одним только прекрасным его дарованиям».

Лучшие отметки Пушкин получал по российской и по французской словесности. Французскую литературу знал он чуть ли не с пелёнок и теперь охотно занимался ею у Давида Ивановича де Будри.

Уже в первый год учения профессор де Будри высоко оценил воспитанника Пушкина: «Считается между первыми во французском классе. Весьма прилежен. Одарён понятливостию и проницанием».

Заслужить подобную оценку у Будри было не так-то просто. Этот маленький старичок с выдающимся брюшком, в старомодном парике и засаленном жилете был прекрасным педагогом — строгим, дельным, знающим. Он умел приохотить к своему предмету, умел и требовать. Из года в год он учил своих питомцев не только говорить и писать по-французски, но и правильно мыслить, чётко, логично излагать свои мысли. И добился многого. Его уважали, побаивались, на его уроках занимались.