Город поэта

Каковы они были, эти важные вопросы, можно судить по «Словарю» Кюхельбекера, который Пушкин называл «наш словарь». Из прочитанных книг Кюхельбекер делал выписки и самое интересное распределял в алфавитном порядке. В его «Словаре» были и «Образ правления», и «Обязанности гражданина-писателя» и «Свобода гражданская», и «Пётр Великий», и «Сила и свобода», и так далее и тому подобное.

Он выписывал из сочинений Шиллера, Лессинга, Вольтера, Сенеки, Эпикура, Саади, Батюшкова, Ф. Глинки и даже дяди Пушкина — Василия Львовича. Но особенно много — из Руссо и Вейса. Книгу швейцарского политического деятеля Вейса, примкнувшего к французской революции, «Принципы философии, политики и нравственности» Кюхельбекер особенно любил.

Пушкин и Кюхельбекер дольше других задерживались в лицейской библиотеке.

Бывало, кончив читать, Пушкин не сразу уходил, а становился у окна и смотрел на убегающую далеко, к самому горизонту, прямую, как стрела, Садовую улицу. За окном шла обычная жизнь «казённого городка» — Царского Села. Шагали сменившиеся с караула солдаты. Из соседней Знаменской церкви, где отошла всенощная, расходились богомольцы. Почему-то в такие минуты вспоминалась родная Москва. Как-то там теперь? Что делают в этот час бабушка Мария Алексеевна, сестра Ольга, няня Арина?

Резкий звук лицейского колокола прерывал его мысли. Скоро спать. Он оглядывался. Библиотека опустела. Все уже разошлись. Один только Кюхля склонился над столом и уткнулся носом в толстенный фолиант. Что он делает? Верно, выискивает что-нибудь интересное для своего «Словаря». Так и есть. Выписывает из Вейса, на букву «р» — «рабство».

Что же такое рабство?

«Несчастный народ, находящийся под ярмом деспотизма, должен помнить, если хочет расторгнуть узы свои, что тирания похожа на ярмо, которое суживается сопротивлением. Нет середины: или терпи, как держат тебя на верёвке, или борись, но с твёрдым намерением разорвать петлю или удавиться. Редко, чтобы умеренные усилия не были пагубны».

«Разорвать петлю или удавиться…» Занятно.

Пушкин на секунду задумывается. Затем кричит Кюхле:

— Не засни над Вейсом, Виленька!

Перепрыгивает через стул и убегает из библиотеки.

Спустя несколько минут он лежит уже в постели.

«Разорвать петлю или удавиться…» Молодец Кюхельбекер! Надо будет повнимательней почитать его словарь.

Перед тем как заснуть, Пушкин шарит под подушкой: Вольтер здесь? Здесь. Завтра до классов можно почитать.

Он сворачивается калачиком и моментально засыпает.

«Гроза двенадцатого года настала»

Если бы стены Лицея умели говорить, сколько интересного порассказали бы они…

Одну из самых волнующих историй рассказала бы, конечно, так называемая Газетная комната.

Бывало, набегавшись в зале, посидев в библиотеке, или сразу после классов, Пушкин заходил в Газетную комнату. Проходил через актовый зал, быстрой рукой откидывал тяжёлую суконную занавесь на одной из арок и оказывался в Газетной.

В небольшой этой комнате, со стенами, расписанными под зелёный мрамор, стоял посредине круглый стол. На нём свежие газеты, журналы: «Вестник Европы», «Друг юношества», «Московские ведомости», «Северная почта», «Санкт-Петербургские ведомости», журналы немецкие, французские…

Пушкин пересматривал всё, перелистывал страницы, разглядывал картинки.

Политические известия, статьи, стихи, моды… Множество самых разнообразных и интересных вещей.

Наступил уже 1812 год, и политические известия с каждым днём становились всё тревожней. Тревога носилась в воздухе. Все — от императора всероссийского Александра Павловича до лицейских дядек — толковали о войне, о неминуемом нападении на Россию Бонапарта.

«Мы здесь постоянно настороже, — писал из Петербурга своей сестре император Александр, — все обстоятельства такие острые, всё так натянуто, что военные действия могут начаться с минуты на минуту».

Обстоятельства действительно были острыми. Войска Наполеона неуклонно приближались к Неману и границам России. Поработитель Европы Наполеон Бонапарт задумал новый поход.

Война не была ещё объявлена, а части русской армии двинулись навстречу врагу.

Однажды мглистым февральским утром лицеисты увидели: мимо самого Лицея по Садовой улице бесконечной тёмной лентой движется лейб-гвардии Гусарский полк. За ним двинулись и другие.

И вот то, чего ожидали с волнением и тревогой, свершилось. Семнадцатого июня в Петербурге и в Царском Селе узнали: Бонапарт с полумиллионной армией перешёл Неман и вторгся в Россию.

Отечественная война началась.

Через Царское Село шли полки: драгуны, гусары, конные, пешие, отряды ополченцев с крестами на шапках, бородатые казаки с пиками… Они шли и шли, и подростки в синих мундирчиках выбегали им навстречу из здания Лицея.

— Прощайте, братцы!

— Побейте супостатов!

— Возвращайтесь с победой!

И в ответ слышалось:

— Небось, не оплошаем! Не положим на руку охулки! Только бы дойти до них!