На этот раз до первого ответвления я шел гораздо дольше. Хотя утверждать это было нельзя: часов у меня не было, окон тоже не было нигде. Так что я даже не мог понять, какое сейчас время суток; и сколько я уже здесь хожу, было совершенно непонятно: может быть, час, а может быть, день. Наконец слева появился проход. На этот раз лестница вела вниз. Спустившись по ней, я оказался на маленькой площадке, от которой очередная лестница вела дальше вниз: пролет за пролетом, как в многоэтажках. Я начал спускаться. Сначала я пытался считать этажи, но быстро понял, что это бесполезно – каждый пролет был отличной от предыдущего длины, более крутой или более пологий, с большими или меньшими по высоте ступенями, и, самое главное, каждый вел в каком-то своем направлении. Спустившись пролетов на десять, я было решил вернуться назад в тоннель, но, обернувшись и запрокинув голову, увидел лишь бесконечные, уходящие вверх пролеты лестниц, без малейшего намека на выход. Поэтому я предпочел (предпочел? ха… как будто у меня был выбор) продолжить спуск – как минимум это было легче физически, а я был измотан.
Чтобы как-то занять себя, я начал вспоминать свою прошлую жизнь. Воспоминания были очень яркими, но как будто я видел все это со стороны. Почему-то в голову приходили только те моменты счастья, которые уже были безнадежно упущены, и мысли, что я уже никогда не смогу этого вернуть или исправить и что, как зачастую бывало, я сам все, что было хорошего, разрушил своими руками, раскаленным свинцом переливались в моей голове.
Странно, несмотря на то, что я уже явно не один час ходил по этому лабиринту, я не чувствовал ни усталости, ни голода, ни жажды. Даже спасительного желания спать, несмотря ни на что, не приходило. А значит, нельзя было забыться, уйти от этой кошмарной действительности и этой бесчеловечной, беспристрастной памяти, которая неотступно следовала за мной каждую секунду.
И так бесконечно ходил я по этим бесчисленным тоннелям, лестницам, коридорам, попадая в некоторые из них по несколько раз. И бесконечно продолжалось мое молчаливое шествие. Я шел, раз за разом заново переживая каждый день своей жизни, не испытывая ни холода, ни усталости, ни боли (да, я, конечно, пытался покончить с собой, и даже не один раз, но безуспешно), по безлюдным коридорам. Только тоска и рвущие душу воспоминания ходили со мной.
Наконец в один прекрасный момент – о, он был действительно прекрасен! – в одном из коридоров я услышал доносящиеся из-за поворота чьи-то робкие шаги, испуганные голоса. И лишь один бодрый голос выделялся из них. Я облегченно вздохнул, еще до конца не веря, что сейчас все может закончиться. И вдруг, увидев в висящем на стене осколке зеркала отражение своей бычьей морды, я улыбнулся и крепче сжал занесенную над головой ржавую секиру.
ЗАКАТ ЭЛЛАДЫ
Как всегда, проснувшись, Старик вышел из дома и спустился по знакомой тропке через туман к реке. И как всегда, до лодки его провожал пес – единственный друг за всю его долгую жизнь. Старик сел в лодку и отплыл на середину медленно струящейся холодной реки. Он делал это каждый день на протяжении многих лет. Он привычно достал со дна лодки удочку и, закинув ее в воду, зафиксировал взгляд слезящихся глаз на поплавке. Он еще ни разу ничего не поймал и знал, что никогда не поймает, но ему нужно было чем-то занять себя.
Когда-то Старик перевозил через эту реку людей, и в течение многих лет их поток не иссякал. Люди приходили, платили ему монеты, и он перевозил их на другой берег. Так продолжалось день за днем, год за годом, в течение многих веков, пока однажды поток не начал постепенно уменьшаться. И в один из дней к нему уже не пришел.
Сначала Старик обрадовался неожиданному отдыху, но через некоторое время он – сначала лишь слегка, а затем все сильнее и сильнее – начал ощущать какое-то новое, незнакомое чувство – ему вдруг стало не хватать людей. Тех, кого он, в общем-то, никогда не любил.
Наконец, в один из дней, когда это чувство уже начало превращаться в навязчивую идею, он вдруг вспомнил про примету, которую слышал от кого-то из своих пассажиров: чтобы вернуться куда-то, люди бросали там в воду монетку. И Старик подумал, что если те деньги, которые давали ему люди за переправу, кинуть в реку, – они вернутся.
Поначалу он кидал монеты в воду пригоршнями – за долгие годы у него их скопилось огромное количество, и, в принципе, они ему были не нужны. Так прошел год, или два, или больше: Старик никогда не вел счета времени. Количество монет уменьшилось вполовину, но никто так и не пришел. Тогда он взял себе за правило бросать в воду не более десяти монет за день. Их запас стал таять медленнее, но берег реки по-прежнему оставался безлюдным. Тогда он решил быть рачительнее и кидать в день только по одной монетке.
Прошли годы.