Город-сказка

На утро, жильцы дома с возмущением жаловались друг-другу на обсыпавшуюся штукатурку, в одну ночь изрядно поплешивевшую. Неравнодушная гражданка махала руками, тыкая в глубокую царапину, невесть откуда взявшуюся на газоне, а дом, медленно и тяжело дышал, отказываясь разговаривать, пытаясь осознать дикость прошедшей ночи.

Хлебушки, не успевшие пришкандыбать с Волковского кладбища, и смотревшие на побивание своих собратьев с того берега, боялись подойти ближе, да и вообще, старались уж потом не болтать зря о той ночи, только иногда приветствуя друг-друга тихим «ТХПО», похожим на чих или кашель иссохших с голоду горлышек, веруя, что Жнец, уничтоживший прорву душ, всё-таки избавил их от страданий.

Или нет.

Дверь

Вода в душе шумела слабым напором. Тамара, зажмурив глаза, ласково пенила шампунь на волосах, наслаждаясь новым запахом. Пока по плечам струились горячие ручейки, обтекая изгибы её тела, она размокала и упивалась этим простым удовольствием, – все наконец-то уехали на дачу.

Первый раз за год она могла позволить себе запеть в голос, пройтись по квартире голой, и сделать педикюр, не отвлекаясь ни на что кроме кофейка на диване, раскорячившись перед телеком.

Дней свободы было всего лишь два, и она твёрдо решила выжать из них максимум: после работы прошлась по магазинам и купила себе сладенькой изабеллы, радуясь, что не придётся терпеть косые взгляды свекрови и делиться закуской с надоедливым сыном, вечно дёргающим у неё всё самое лакомое и вредное.

Вечерней ванны она ждала как спасения, стоило только переступить порог и закинуть сумки на кухню, как Тамара тут же разделась, сгребла халат, свежее полотенце, и залезла в душ, едва ли не плача от счастья, смыть с себя налипший день.

В доме было зябко, с утра тянуло сыростью с канала и дело шло к дождю.

Она заливалась тихим смехом, радуясь сама себе и тихонько напевая хитовую «ту-лу-ла», не забывая про себя чихвостить свекровь, которая зачем-то выволокла в угол кухни прошлогодние тыквы.

Вдруг ей почудилось, как по ногам мерзко потянуло сквозняком. Тамара чуть отодвинула штору, посмотрела на дверь ванной, и в голове мелькнула мысль: «а заперлась ли?». Но, прислушавшись, она не услыхала ничего, и отмахнувшись от беспокойства, вновь залезла под струи воды, начав смывать пену новой шампуньки.

Заливаясь душем, сквозь воду по волосам она пыталась различить шум, внутренне содрогаясь от всевечного предчувствия чудовища за стеной, но будучи человеком взрослым и ответственным, она упрекала себя за поддавки детским страшилкам.

Сквозняк стал ощутимее, и холод по мокрым голеням заставил её вздрогнуть.

Вновь вытянув голову к шторе, она чутко вслушалась в привычный звук квартиры. И услышала стуки. Неестественные, они были похожи на глухой бой старческой клюки по плохому паркету коридора, но их точно было больше, казалось, что там двигалось что-то, но шагов было не различить.

Моментально запаниковав, она выкрутила краны, закрывая воду, позабыв, что на холодном стёрта резьба, и он завинчивался много легче. Вода тут же превратилась в кипяток, окатив её морозом и ожёгши кожу плеч, Тамара, сжала зубы, сдавливая в горле стон, и это привело её в чувство: она вдруг поняла, что ей всего лишь нужно запереть защёлку, чтобы этот кто-то не зашёл к ней, но шальная мысль оказалась дурной – хлипкая щеколда не смогла задержать того, кто в коридоре, если бы тот пожелал войти. Но теперь, этот кто-то понял, что про него узнали, раз вода в душе перестала литься.

Колотясь дрожью, она рванула на себя халат, больно диранув пушистой махрой по ошпаренной коже и, кутаясь в его полы, схватила, сама не понимая зачем, старую мыльницу с раковины.

Дёрнувшись к двери раз, замешкалась, и, струсив, попыталась было расплакаться, сморщившись личиком, она подышала, но так и не смогла выдавить ни слезинки. С каждой секундой сердце колотилось всё сильнее, не выдержав, снова кинулась к двери, и на вдохе открыла её на себя.

Тут же с порога, увидев стоящее в коридоре существо, она начала орать столь истошно и пронзительно, что глухая бабка двумя этажами выше вздрогнула и завертела головой, ища своё беспокойство.

Тамара швырнула в него мыльницу и, пятясь по коридору на кухню, визжала как в последний раз, а чудовище, наступало на неё неотвратимо, тяжело шатая своими двумя туловищами на тонких ногах. Голова на одной половине его безвольно повисла и раскачивалась, а вторая, что-то мыча, смотрела на неё остекленевшими глазами, и вяло махала руками, видимо, успокаивая.

За порогом кухни Тамара сорвала голос и, поскользнувшись на незамеченных ею потёках трупного яда, которым тыквы начали сочиться ещё в четверг, – упала спиной назад, больно ударившись головой о плиту, и раскорячившись на линолеуме, елозя голыми ногами отползала дальше в угол, пока двухголовое чудовище, скорчившись одним своим лицом от её страданий, вдруг не увидало в ней то, что Тамара, ошалевшая от страха и боли, позабыла прикрыть халатом.