Город-сказка

Существо это, вдруг воспрянув своей безвольной половиной, подняло голову, и открыв глаза, мутно обвела пространство вокруг себя, сказав самому себе:

– Пить хочу.

И потянулся за стаканом, стоявшем у мойки.

Тамара, сипло рыдая, обхватив голову руками, тупо провожала взглядом движения четырехрукого и двухголового чудовища, оказавшемуся каким-то неправильным подростком, коряво слепленным из двух туловищ на тонких ногах. Опираясь на клюку, одна половина с трудом держала равновесие, покуда вторая пыталась дотянуться до раковины. Женщина осматривала это странное тело, сквозь слезы, и ужас в ней сменялся брезгливостью.

Это было что-то отвратительное и притягательное своей нелепой и неестественной дикостью. Подросток, или подростки лет четырнадцати, в грубо и неловко сшитых в одно рубахах, болтавшихся над брюками какой-то бабской юбкой, выглядели жалко. Угловатое и уродливое существо, стояло криво, похожее на вывернутое по суставам медицинское пособие, неправильно собранное студентами-хулиганами.

Человечек держал в руке палку-клюку, и, разинув рот, глядел прямо на голые Тамарины бедра, разъехавшиеся полы халата открывали мокрые белые ноги, и его изумление выдавало шок от столкновения с сокровенным взрослой женщины. Переведя глаза на лицо, он столкнулся с брезгливостью её взгляда и стесняясь себя, взялся за край свой перешитой рубахи, надставленной какой-то пёстрой тряпкой, и, комкая в свободной руке, начал заправлять её в брюки куда-то над карманом.

А вторая половина его тела, вяло шевеля руками, пыталась дотянуться до крана с водой. Не получив желаемого, голова обернулась, и скользнув глазами по Тамаре, встретилась с ней взглядом, в его глазах было лишь равнодушие пьяного.

– Подойди. Не могу дотянуться – сказав это брату, половиной тела дёрнуло ногой в сторону раковины.

С лестницы послышались шаги и голоса.

– Где кричали?

– Из 15. Вот же дверь —Тамара кажется услышала испуганный голос соседки.

Дверь заскрипела, голова с клюкой в руках оглянулась, и в коридор кухни в три шага влетела здоровенная баба из квартиры этажом выше, которую Тамара изредка встречала в парадной.

– Да чтобы вас волки взяли! Хулиганьё, что вы шляетесь по чужим домам?!

Бабка, наряженая в вязаный жакет и длинную юбку, без паузы и вдоха начала орать на слепленных в одно тело братьев, дёргая ближнего за рубаху.

– Что дома не сидится? Чего вы сюда приперлись людей пугать, уроды?

Обернувшись к Тамаре, она не глядя на неё запричитала:

– С детства такие, дома сидят, да вот не уследила за ними! Да положи ты стакан окаянный, чужой же! – баба крикнула на другую голову, а та, сжавши лицо в гримасу, бросила стакан в мойку с гадким звоном, и закрыла голову руками, прячась от крика.

Тамара сидела на полу, прижавшись к плите, и смотрела как большая старая женщина, безобразно ругаясь, дёргала за плечо испуганного пацана с клюкой, пытаясь выволочь его из квартиры, а тот, виновато переводя взгляд с Тамары на бабку, не мог развернуться в узком коридоре, ворочая своим телом и телом скукоженного от крика брата.

– Нам позвонить надо было – голова мальчика начала мямлить.

– Зачем вам звонить, куда вам звонить?! – бабка орала в голос, прямо в лицо своего внука.

– Вова выпил коньяк, ему плохо стало, мне тоже плохо, я испугался, что он сейчас умрёт – мальчик говорил тихо, и как мог, силился совладать со своими конечностями и мычащим телом брата, опираясь на клюку, он схватил его крепко за рукав, и прижимая ближе к себе, развернулся, снова поглядев на раскоряченную Тамару. Бабка скривив рожу, поджала губы и хряснула закрывшемуся руками пацану подзатыльник.

– Что вы вообще на полу тут лежите, голая?!

От бессилия и злобы баба начала орать и на Тамару.

– Что там? Что там такое? – соседка с лестничной площадки, не выдержала и, боясь зайти, успокаивала свой страх собственным голосом.

– Да ничего! Внучата мои вышли, опять народ перепугали – бабка крикнула это в дверь. И обернувшись к Тамаре, снова начала своё требовательное:

– Чтоо вы тут голая лежите, стыда никакого нет, этож дети, понятно дело что интересно, вот и смотрят, а вы бесстыдница, к вам так все будут ходить! – уволакивая за собой своих сросшихся внучат, бабка загромыхала дверью и хлопнув ею, начала шумно хлестать их то ли рукой, то ли сумкой, кто-то из них тихонько завыл, а бабка в голос верещала про неблагодарных сук и больных уродов и кохозную пьянь.

Соседка, что-то говорила ей, но Тамара, уже не слушая, поднялась, перешагнула через лужу натекшую из тыкв и держась за голову, бросилась к двери, закрыв, закрыв её тут же на щеколду и замок.

Разрыдавшись, она спустилась по стене, села прямо в коридоре на натоптанный пол и начала горько плакать про свой испорченный выходной, про мерзкую сцену, про несчастных братьев, про разбитую голову и мучительный стыд, сразу про все, рыдая так, что соседка, услыхав это из-за двери, пошла к себе, накапала в стакан валерьянки, и постучалась в дверь пятнадцатой квартиры, дождавшись, когда первая волна истерики сойдёт.