Город-сказка

Армяшка крутился как заколдованный, до того размеренны и грациозны стали его движения, что Егор, глядя на него был поражён этим зрелищем, не замечая, как воздух вокруг начал легонько дрожать, словно от жара земли в полдень. Дежавю, ощущение, что всё это уже произошло и происходило с ним усилилось, и, пытаясь отогнать наваждение, он зажмурился и затряс головой, открыв глаза на секунду, он вдруг увидел, как вокруг ночного продавца чьё движение слилось с дрожавшим пространством, начало происходить невероятное, всё полки, холодильники и товары, наваленные на них, мелко затряслись, и в своём дрожании начали неуловимо меняться, словно бы линяя в другой цвет и форму.

Закрыв глаза, он подумал, что в клубе ему точно что-то подсыпали, но ощутив головокружение, и нарастающую тошноту, вдруг понял, что всё это он испытывает от странного звука, который вгрызся в его голову словно стальной гвоздь. Приоткрыв рот, он упал на колени с зажмуренными глазами, и, прикрыв уши руками, грузно повалился на бок, желая лишь одного, снова оказаться маленьким, на кухне у старой бабушки, где он так любил пить чай.

***

Авак был на ночной смене, всё было как обычно, он следил за хиндзайнами, неторопливо отмеряющими ход времени, и краем уха слушал издаваемые ими звуки. Днём, в шуме города их и так почти не было слышно, а ночью их заглушал работающий телек, но его натренированное ухо всегда могло вычленить их тоненький голос в самом беспорядочном шуме. Ближе к полуночи, чувствуя приход волны, он насторожился и выключил бормочущую лабуду, чтобы не пропустить момент, до которого оставалось ещё часа три или четыре. По нарастающему зудению песка, ударяющегося о медный купол старшего хиндзайна, он понимал, что не ошибся, и волна точно придёт сегодня. Капающая клепсидра, которую в их семье берегли как глазки младшего ребёнка, неповторимая по древности исполнения, была прочно установлена в ближней подсобке, но Авак вынул её ближе, поставив на морозильный ларь, чтобы лучше слышать её звук в танце.

Он с самого детства этим занимался, и точно знал, что и в какой момент ему следовало делать. Закрыв дверь пораньше, он убрал звенелку у двери, чтобы она не дай Бог не отвлекла его во время вращения. Он и думать не хотел, к чему приведёт падение во время медитации, в момент, когда волна будет на своём пике.

Многие сотни лет его семья, и другие дервиши стерегли наступление волны, чтобы дать пространству и времени освободить рассинхронизированное напряжение в одной точке. В местах, где не было людей, или их было мало, искажения никто не замечал, а если и замечал, то списывал на причуды ума. Ну, какой толк какой-то унылой бабке в деревне судачить о том, что вчера она пропустила час своей жизни, пока чистила картошку на суп? Запамятовала, забыла, списала на нездоровье. Волна приходила всегда в разное время, и никто не знал, что было её причиной.

В семье Авака её называли дыханием вечности, красивое армянское слово, служившее её именем никогда не произносили вслух, боясь накликать внезапно. Иногда, она прорывала пространство на несколько секунд, вызывая лишь лёгкое головокружение и расфокус в сознании, но бывали и разрушительные, мощные колебания, в такие минуты люди впадали в панику и превращались в обезумевших животных, чувствовавших, как время замедляет свой бег, превращая жизнь в секунды вечного ощущения дежавю. Многие сходили с ума, не понимая, как бороться с этим наваждением, впадали в религиозный экстаз и устраивали казни «колдунов» на площадях.

Ереван, древний город, одна из самых старых столиц мира, всегда страдала от этой напасти: приход волны в большие скопления людей вызывал панику и смятение, тумбульцы и служители культа Ара, со временем поняли, что сильнее всего волна искажается в местах особого звучания, минимизируя своё влияние на окрестности. Появились первые ордены, зазывавщие волну непрерывным пением и игрой на бубне, но десятки лет практики помогли найти более безопасное решение. Отшельники часто страдали от того что искажение неуловимо меняет и их, и сопротивляться можно было только созданием встречной волны – в танце дервиши сумели менять своё сознание надёжно пряча его в глубине медитативного отрешения, когда пространство вокруг них могло исказиться в любой произвольной форме. Чем лучше было подготовлено место, тем сильнее изменения происходили. Материя никогда не исчезала, но часто менялся цвет, вид или само количество предметов. Изменения происходили согласно своей внутренней логике, но очень мало толковников могли предсказывать перемены с точностью хотя бы на половину. Римская клепсидра – водяные часы, а затем и песочные, помогли создать систему, где волна не только была предсказуема, но и усиливалась за счёт непрерывного звука, давая время дервишу подготовиться к искажению поля.