Город-сказка

Многие века культ служителей, который каждые три сотни лет менял название, давал людям возможность жить, игнорируя внезапные и необъяснимые причуды мира. Тайна была надёжно сокрыта: орден приспособился к своему служению, дав целые династии часовщиков, ювелиров, чеканщиков, резчиков и ткачей, годами просиживавших у себя в мастерских, на страже пространства и времени.

Авак происходил из редкого народа – армянские крестокрады, колдуны-тумбульцы, как только не звали их сородичи две сотни лет назад. Но геноцид разметал по миру всех одинаково. Старинные распри внутри самих армян позабылись после великого злодеяния, сотворённого османами, и изгнанные тумбульцы, коли уж разделили со всеми горькую чашу, были признаны армянами как «свои». Редко-редко теперь старшие в семье позволяли себе заговаривать на родном наречии, предпочитая общеупотребительный армянский, дабы не смущать родичей своими древними дервишскими обычаями, совершенно чуждыми христианству.

Несчастье помогло им, рассеявшись по миру, они всюду разнесли своё служение, оказавшись полезными в городах, в которых людей только прибывало.

Семья Авака всю жизнь занималась торговлей, давно уже позабылось ремесло чеканки, которым владел ещё их прадед. В торговле им везло, и магазин был свой, купленный за чужие долги ещё в 90-х. Держали его дружно, всей семьёй. Мать отошла от дел уже давно, отец ездил за товарами, а Авак с братом торговали по очереди, изредка меняя смены с отцом. Скучное это было дело, но от судьбы как убежать? С детства, как старшему, ему постоянно рассказывали о миссии, о долге, о том, какое важное служение дервиши несут миру, спасая людей от осознания, что время не зависит от способов его измерения и живёт по своим, понятным только ему законам. Он смог приспособиться, подстроив судьбу под мерное капание водяных часов и шуршание песка, отмеряющее длину его жизни.

Он пытался, конечно же он пытался отказаться, был и бунт, и уход из дома, он даже поступил в университет на физмат, ведь не зря же так хорошо учился в школе. Это было большим разочарованием для мудрых родителей, боявшихся, что от многого ума он получит одно лишь горе.

Авак грезил объяснить природу этого явления, но, взрослея, чаще и чаще сталкивался с реальностью: теоретическая наука не нуждалась в прорыве и ниспровержении своих основ, люди были косными, замшелыми, и отказывались признавать очевидное, руководствуясь своими мифами – они жили иллюзиями той картины мира, которую признавали за истину. Проучившись три года он перевёлся на оптика, и последние курсы досиживал из упорства, изучая упругую деформацию волны в полупроницаемых мембранах. Преподаватели молча охреневали от задач, которые ставил перед собой этот армяшка, с тринадцати лет стоявший за прилавком то на рынке, то в магазине.

Защитившись, он сразу ушёл, оборвав все связи и знакомства, отказавшись от научной карьеры, о которой так долго мечтал. Он и правда понял, что есть вещи намного важнее собственного тщеславия – люди очень нуждались в том, чтобы кто-то защитил их от самих себя. Изредка, он поглядывал новости, в которых мелькали упоминания о тёмной материи и открытии гравитационных волн, но прочитывал их без сожаления, хотя и с большим любопытством.

Родители были рады его возвращению к делу и понемногу копили на квартиру для младшего брата, которому следовало обзавестись семьёй и заботиться об Аваке, если тому не повезёт найти жену из их рода.

В этот раз всё шло хорошо, он уже облачился в олимпийку, обычай предписывал заматываться в платок, закрывать кисти рук, лицо, голову, но они давно пренебрегали им в пользу простоты и удобства.

Старая растянутая куртка от спортивного костюма отлично справлялась с задачей, и ему не приходилось таскаться с ворохом отцовских тряпок, которые тот раньше носил во время обряда.

Оба хиндзайна были синхронизированы, и в их звуках он находил удовольствие, погрузившись в созерцание, он не заметил, как за его спиной откуда-то с улицы взялся русский, который оказался совсем не в том месте, и не в то время…

Очнувшись после танца, ему удалось устоять на ногах, не упав.

Медленно опустившись на пол, лёг на живот, приходя в себя, он никогда не знал, сколько кружился, полностью потеряв ощущение времени. Авак даже не сразу вспомнил про покупателя, но едва подумав о нём, удержался от того, чтобы сразу вскочить. Он знал, что изменить уже ничего нельзя, а резкая смена позы вызовет дурноту.

Отдышавшись, и успокоив гул в ушах, он перекатился на бок, и стянув олимпийку на шею увидел, что стало с его ночным гостем, не вставая с пола, Авак тут же горько разрыдался, ударяя головой о кафельный пол, он хотел болью хоть как-то заглушить свои страдания.

***

Отец приехал утром, к восьми, ещё с поворота заметив, что наружная дверь закрыта, он забеспокоился.

Открыв своим ключом, от толкнул дверь и сразу увидел сорванную задвижку. Авак мыл пол, нехотя возя шваброй по полу. По всему виду его было видно, что ночь выдалась несладкой. Опасаясь страшного, отец спросил его с надеждой:

– Ограбили что ли?