– Да она заебала всех, Галь, – сменщица говорила быстро, явно торопясь уйти. – Вот её от людей подальше и сбагрили. Её сначала в общую положили, вроде первые часы-то ещё ничего, хуже и хуже ей, думали, в реанимацию повезём, там и помрёт. Оперировать никто не хочет, и так зажилась… а она начала короче «На»! —медсестра с ночи смешно подкатила глаза и слегка взвыв, вытянула руку к Гале, корча уставшее лицо.
– Чё ты несёшь? Чё за «на»?
Блондиночка в ответ прыснула со смеху, глядя на недоумение напарницы.
– Я не знаю, что за «на». На-на, блядь. Привезли по скорой, помирает вовсю, ждали, что сознание потеряет, а она оклемалась и начала мычать «на-а», да «на-а-а». Смотрит на всех, таращится. А там бабы, они чё? Начали кудахтать, людей, мол, не лечите, а она ну реально вот-вот… – поморщившись, медсестра суеверно глянула на иконку, подоткнутую под стекло на столе, – ну, Фёдоров и велел её в лакшери отвезти, чтобы народ не пугала.
А там ей то ли легче стало, то ли отпустило её, так уже всю ночь пролежала со своим мычанием, всю ночь не спала из-за неё… вот сука. Под утро в стену стучать начала, представляешь?
– А чего успокоительное не вкатила?
– Там бесполезно. Я к ней и подходить боюсь.
– А санитаркам что? Убирать там надо за ней?
– Не-а. Кишечник уже мёртвый. Лежит чистенькая, как Ленин. С утра про неё уже спрашивали, как, мол, она ещё живая-то? – понизив голос на еле слышный шепоток, сменщица пробурчала – её на вскрытие хотят.
– Кто?
– Сам! – многозначительно подняв палец, она указала куда-то вверх.
– Понятно. – Галька кивнула, приняв к сведению.
Быстро подмахнув журналы передачи, они попрощались и разошлись.
Обход начинался в десять, и до него она успела заглянуть в лакшери.
Обе платные палаты находились прямо возле сестринской ночевальни недалеко от поста. Глянув, всё ли в порядке с бабкой, Галя поздоровалась, чтобы снять капельницу. Та смотрела на медсестру молча, дышала тяжело и немного хрипела, скрючившись на кровати в странной позе, которая, по всей видимости, причиняла ей меньше всего боли.
На обходе, стоя в коридоре с молоденькими ординаторами, она услышала, что у старухи редкая патология: по всей видимости случилось воспаление связок печени, замаскированное хроническим холециститом, который лечили на дому. Оперировать смысла нет, потому что больная 78 лет и с врождённым пороком сердца наркоз бы никак не пережила. Хирургов, желающих рискнуть, и зарезать на столе бабульку тоже не нашлось. Тихонько шушукаясь у зав.отделения в кабинете, решили не портить операционную статистику и дать ей помереть самой. У пациентки, плюс ко всему, была тяжелейшая фаза интоксикации из-за некроза тканей, все ждали комы, но бабка оказалась подозрительно живучей.
С таким-то букетом врачи осмотрели её тщательно и со всем вниманием, уважая за скорую смерть.
Родственников не имелось. Пациентка, будучи в полном сознании, мужественно терпела, водя мутными глазами по белым халатам, отвечая на вопросы докторов сухо и с трудом.
Гале дали карт-бланш на использование обезбола по своему усмотрению, великодушно разрешив подрастрясти запасы, она же, радуясь, что места перед праздниками пустовали, покатила день по своим бесконечным суетным делам, до обеда позабыв про старуху.
Уже днём, пробегая по коридору, она увидела горящую лампу вызова над дверью. Хмыкнув, она зашла. Бабка полулежала на кровати, ненавидяще смотря куда-то на стену. Всё лицо её было перекошено злобой и болью. Увидев Галю, она поманила её рукой. Жалобно загибая пальцы в птичью лапку, она хмурила бровки, пытаясь сделать лицо добрее и горше.
Увидев, что та смотрит, она положила руку на кровать, и начала медленно шевелить ладошкой, подзывая медсестру сесть рядом.
– Попить вам, бабушка? – Галя подошла, и присела на край, быстро провела рукой, коснувшись лба, проверяя температуру. Крепко сжав сухонькое запястье, она почувствовала слабый пульс, который уже даже не считала на время в силу многолетней привычки. Сердце билось редко.
– Попить хотите?
Бабка вроде бы кивнула.
Галя взяла стакан с тумбочки, налила немножко воды из бутылки и помогла старухе сесть, немного придерживая её за плечо. Попив, та зашамкала бескровными губами, сморщенными, и покрытыми какой-то сухой тоненькой синюшной кожей.
– Возьми у меня – глухо просипела бабка.
– Что взять? – Галя смотрела, не понимая.
– На.
Бабка взяла Галину под локоть и попыталась разжать её ладонь.
Медсестра смотрела внимательно, и, расслабив руку, ждала от какой-то неведомой подачки. Но та, противно касалась чужими старческими пальцами и бормотала: «На. На. На», пытаясь положить что-то ей в руку пустой жменькой.