Галя всякое видела на своём веку: и умирали при ней, и буйствовали, и грозились, и угрожали всеми карами… старики, впавшие в маразм, так вообще устраивали концерты с балетом, не часто, но случалось. Всё-таки в хирургии народ лежал смирный, теперь же ей хоть и любопытно было, что бабка выдумала, но дела не ждали, и посидев с ней ещё две минутки, Галя, очень настойчиво уложила бабульку назад на кровать, оправила ей одеяло, пообещала зайти попозже сделать укол, видя, как та морщится от боли, западая на правый бок. Уходя, напоследок оглянувшись, она увидела как бабка страдальчески смотрит ей вслед, сокрушаясь в собственной немощи объяснить ей что-то очень важное, но вдруг, она неожиданно властно подняла руку, ткнула в пустую стену пальцем и внятно произнесла:
– Убери.
Галя, проследив за движением руки, и ничего не заметив, кивнула, соглашаясь.
В коридоре, окликнув санитарку, воровато грызущую шоколадку на посту, медсестра попросила ту заходить к бабке раз в полчаса, и помочь, если надо, в туалет, или попить что-то. На вопрос, кончается она или нет, Галя помотала головой, мол, ни в одном глазу, санитарка только охнула, жалея:
– Вот ведь мучается, несчастная.
Галя удивилась и приподняла брови, долго глядя на свою собеседницу:
– Так ведь все мучаются, у нас половина отделения таких.
– Ну, они ж не помирают.
– Вот она умрёт, и отмучается. А всем остальным ещё сколько?
– А, да ну твою философию, Галь! Как скажешь вот иногда, так прям… – санитарка нахмурилась, скорбно глядя на иконку Спаса под стеклом, – Помилуй нас грешных.
Галя хмыкнула и пошла в процедурную, там, в своих хоромах она мельком посмотрела график назначений, который вывешивала старшая сестра на шкафчик, и начала собирать лоток со шприцами, думая о странности человеческой природы: казалось бы, ничем не примечательная старуха, без родственников и призора, брошенная помирать в больнице совсем одна – жалости в своём не предсмертном состоянии, ни у кого не вызывала. Более того, наверняка её чихвостили вслед все кому не лень: за старость, за медлительность, за непонимание, за запах, за некрасивый вид, за гречневые пятна на сморщенной коже… а тут вот-те нате, – помирать собралась, так все сразу и жалостливые стали, внимательные, на иконы глядят, богу молятся. Что-то было в этом странное, очень простое, и одновременно нелогичное, ей никак не удавалось ухватить эту мысль за хвост и додумать её до конца, беготня мешала.
***
Дважды она его уже видела, взрослый мужик, лёг в больничку на плановую лапароскопию, и уже бодрился после операции, шутил шутки с соседями по палате. Обходя всех по списку, к нему пошла последним, чуя взаимный интерес. Дяденька что ни на есть солидный, подходящих лет и, наверняка, – женат. Такие всегда совали в карман шоколадоньку с визиткой.
Не то что она искала кого, но услыхать в себе паскудный животный гул, пробивающийся из доисторических недр мурашками по коже, всегда было приятно. Поддразнить, поболтать, ушелестеть халатиком в закат, а на утро раствориться и забыть про него, как про череду всех тех мгновенных принцев, которых они с дежурными обсуждали в курилке или за чаем у сестры-хозяйки.
Войдя, Галина ответила на пару комплиментов, вежливо представилась и посмотрела на больного взглядом равнодушным и холодным, отчего пациент внутренне поджался, высчитывая свои шансы на успех. Увидев, что пузатик дал слабину и прогнулся, Галя, испытав его, тут же потеряла всякий интерес, мужчина за секунду преодолел путь от рыцаря подходящих лет до человека-кулька из больничной простынки.
Отталкивая его руку, ласково тронувшую её за бедро, она сказала:
– Что ж вы, Григорий, не похудели перед операцией? – указывая взглядом на его живот. – Неужели доктора не советовали? Нехорошо это.
– Что же нехорошо, Галина? – вкрадчиво понизив голос, вопросил этот вот. – Я в меру упитан, как и положено. Мужчина в самом расцвете сил, помните? – приподняв бровки, он глянул ей в глаза зазывно, одним лишь взмахом ресниц обещая злато-серебро и хрустальный терем.
Днём она заходила к ним, и он как-то сразу понял, что бабёшка одинокая, можно и подкатить, да вот увлечённый предвкушением охоты не заметил, как просчитался в игре, не совладав с лицом.
– Это оно, конечно, так, – Галя не возражала, – да вот только жирок ваш помешает швам сойтись, пейте меньше – кивнула она на бутылку невесть откуда взявшихся «минеральные воды» с тумбочки.
Уколола, закончив мерить ему давление, «постреляла» в лоб бесконтактным термометром, и, заприметив его неотрывный взгляд, как-то совсем не сдерживая брезгливости, потянула:
– Ооо, да у вас белки глаз совсем жёлтые. Завтра на обходе попросите у доктора капельницу, он назначит.
Поднимаясь, вынула из своей коробочки пластиковую ячейку с колесами для горе-любовника.
Осознав фиаско, да ещё и поданное в такой хамской манере, сановитый владелец «тойота камри», только ноздри раздул: