Город-сказка

Авак отрицательно покачал головой, не поднимая глаз от пола, по которому он старательно размазывал белёсую жижу, похожую на овсяный кисель.

Старый армянин, опустив взгляд, увидел, что весь пол покрыт этими разводами, и несмотря на все усилия Авака, отмывать пол нужно было ещё очень долго.

– Покажи?

– В подсобку оттащил – сын ответил ему бесцветным голосом, совершенно равнодушно, обессилев от горя и вины, он уже теперь знал, что будет корить себя за это всю жизнь.

Отец закрыл дверь, и они оба прошли в чуланчик, где прямо на полу лежала бесформенная куча мокрой одежды, покрытая белыми плёнками и слизью.

Смотрели молча. Авак знал, что отец никогда такого не видел, и понимал его удивление. Отец не всегда был дервишем, у него был старший брат, а у того раза три или четыре такое случалось, вот только дядя и не любил об этом рассказывать.

– Мужик что ли?

– Да, молодой. Русский. Случайно зашёл.

– А что с него выпало? – в голосе старика зазвучало неуместное нетерпеливое любопытство, почти детское и наивное.

Сын неопределённо пожал плечами и указал в угол, там высилась целая груда мокрых и слизистых шоколадок «милкивей» и коробочки с чаем «золотая чаша».

– Аха-ха-ха! – не удержавшись, отец начал хохотать громко, на весь магазин, – с него выпали шоколадки с чаем?!

– Побойся Бога.

Авак сказал ему это сдержанно, но в его голосе звучал укор.

Старик тут же замолчал, закрыл глаза и затряс руками, шепча скорую молитву.

Примирительно подняв ладони, он поклонился сыну как старшему дервишу, и прошептал приличествующие извинения.

Они молча продолжили смотреть на кучу из товаров, в которые превратился ночной гость.

Наконец, сочтя уважение к чужой смерти достаточным, старик спросил:

– А куда теперь, домой заберём?

– Ты это есть собрался? – Авак был удивлён этому предложению.

– Ну, выкинем что ли?

Старший дервиш рода, в которого Авак превратился в одну ночь, обернулся на отца в недоумении, поразившись его скопидомству.

Видя его возмущение, старик осёкся.

– А куда девать-то? Скажи, я сделаю.

– Делай что хочешь, я домой иду, – равнодушно пожав плечами, Авак развернулся к выходу, и медленно пошёл к двери, стараясь наступать на чистое.

Он появился в магазине только через неделю, просто устал лежать дома и смотреть на ковёр. Дервиш справился с горем, зная, что вторая волна не настанет так скоро. Он не говорил о произошедшем с семьёй, а те, уважая его горе, не лезли с расспросами. Краем уха он слышал ту возню, которую его родичи устроили с отмыванием коробочек с чаем и шоколадок, и очень удивился, узнав, что сроки годности на пачках были нормальными. Отец говорил ему, что некоторые товары на полках переменились, но ничего необычного в этот раз не упало.

Первое, что увидел Авак, войдя в магазин на ночную смену, – смотанные жёлтым скотчем коробочки с чаем, к каждой из которых был приклеен милкивей.

Надпись на картонке рядом с полкой гласила: «АКЦИЯ при покупке двух штук – шоколадка в подарок».

Медсестра

Галя шла на дежурство как на крест. Устала она от этой работы и от жизни своей постылой. Стрёмно было как-то, вроде и сорока ещё нет, а такая нудятина, что хоть в петлю. Два аборта по молодости и один развод детей ей не дали, да и не хотелось, если честно. Какое-то постоянное ехидство преследовало её по судьбе: чуть только сунется куда-то жизнь налаживать, а тут – то брат помрёт, то мать заболеет, бывший муж и тот сел по ерунде… каждый раз какая-то чушь творилась.

Цокая каблучками, она торопилась, заглядывая в редкие витрины, искала взглядом вывеску неведомого салона красоты, где, по донесениям коллег, случилась акция на педикюр.

Работа сутки-трое не тяготила, возможность тратить время на себя была, но Галя всё чаще брала ночные допсмены, чтобы как-то справиться с полунищим существованием в коммуналке. Денег хватало вроде, но на радости оставалось с гулькин нос. Сколько раз уж звали уйти в частную клинику, да трусила: в одном отделении лет семь только, а в Елизаветинской-то с училища. Все её знали, доверяли, уважали, конечно же. Не хотелось уходить в неизвестность.