Город-сказка

Завидев на фасаде «Студия Красоты», она ещё издали начала жадно щуриться, пытаясь разглядеть надписи на цветных бумажках, неаккуратно налепленных скотчем прямо на стекло. Подошла, и, застыв перед черным зеркалом окон закрытого салона, достала смартфон, начала вошкаться, тыкая пальцем, переписывая в заметки время работы, цены и указанный номер. Китайская балалайка слушаться не хотела, и Галя сильно клацала ногтём по экрану, не понимая, почему буквы, которые она пишет, появляются с двухсекундной задержкой. Совсем не умея это всё, без мужика в доме и с телефоном-то совладать не могла. Поджавши губы, она заметила в отражении, что девушка, в юбочке и хорошенькая, на секунду замедлилась у неё за спиной, и практически на ходу сфотографировала надписи, даже не подумав что-то переписывать. Галя тайком покосилась на эту сучку, позавидовав её ловкой выдумке, проводив взглядом, она позавидовала и всему остальному: девица шла куда-то нарядная и весёлая, и, хоть не было ещё и семи утра, молодость и лёгкость не давали ей скатиться в пришибленное недосыпом созерцание города.

Галя осмотрела себя в окне и не нашла к чему придраться: хоть и с тяжелеющей фигурой, близко к солидным годам, но женщиной она оставалась видной, рослой такой. От природы сильная, с самого детства была кучерявистой, ходила уверенно, важно, зная, что люди смотрят на её гордую стать… всё ведь при ней, да только как-то злобно смотрела на всех. Бывало, губы в нитку сожмёт, глаза сощурит и цедит сквозь зубы: «сдрассьте», чуть не с шипеньем. Соседские бабки её за то уважали, чуть не кланялись при встрече… Да ей и само это нравилось, чего греха таить. Удобно это, когда все несвойские на расстоянии.

Замешкавшись у салона, Галя немного опаздывала и торопилась, шла быстро, откинув полы плаща, путавшиеся в ногах. Дорога, каждый раз одинаковая, – была знакома ей до отвращения, она узнавала не только каждую урну, объявление или трещину в асфальте, иногда ей чудилось, что замечает рост деревьев вдоль тротуара. Даже помнила день, уж лет пять тому назад, когда тут появились саженцы, едва ли с неё ростом, теперь они вымахали до третьего этажа, превратившись в густые зеленые тучки на черных стволах.

Вторая хиругия стала совсем хорошая. Раньше-то кафель на полу битый, из окон дуло, а в курилке прямо посередине стоял эмалированный таз, где в коричневой воде плавали разбухшие бычки, выделяя из себя посмертный никотин. Что не изменилось – так это цветы на окнах, многие из них пережили реконструкцию крыла нетронутыми, какие-то она сама же и вырастила. Каждый раз, проходя мимо, Галя дарила им одну из своих коротких кривых ухмылочек, нечасто украшающих её лицо. Улыбаться не любила – уголки губ раздвигались, растягиваясь, и сквозь них виднелись зубы. Миллион и два раза она пыталась натренировать себе фотогеничную улыбку, позируя перед зеркалом, но ничего толкового не вышло.

Никогда сама себе не нравилась. Только вот два портрета было, ещё в студенчестве сделанных: один в фотоателье щелкнули, где позировала в большой белой шляпе с пером, а второй – нарисовал какой-то недолгий знакомец, испарившийся из её жизни даже без подписи.

Галя потянула носом, пытаясь почуять, пришёл ли «светило», которому не хотелось попадаться на глаза. Кандидат в профессора медицинских наук пользовался какой-то ядрёно-дарёной туалетной водичкой, дорогущей, как крыло самолёта. Заходя в отделение, она всегда чуяла это душераздирающе-сексуальное амбре в коридоре, очень лишнее во всегдашнем больничном духе. Она не переставала удивляться тому, как стремительно стареющий мужичок не переставал молодиться, выхаживая гоголем при обходе, быстро и якобы равнодушно, цепляя взглядом сисечки редких молодух, появлявшихся в отделении с перитонитом или какой-нибудь кистой. Не одна она, тихонько посмеиваясь, наблюдала эдакую жажду жизни, которой в прошлогоднем почётном юбиляре уже не должно было быть и в помине.

Быстро принимая смену, она краем уха выслушала краткий рассказ дежурной о событиях и назначениях, поздоровалась с санитарками. Просматривая фамилии в журнале регистраций, увидела новопоступившую в платной палате.

Ткнув пальцем в фамилию, она спросила:

– Это ещё что за лакшери? – по давней хохме, так называли всех пациентов, которых клали в «повышенный комфорт».

Сменщица зацокала языком, переходя на полушёпот:

– Да там пиздец, Галя! Вчера утром привезли, старуха какая-то полоумная, ну как… – медсестра осеклась, нахмурившись – Ну, может и не полоумная она, все там будем. Короче это, она помирает в долгую. Вот какое там лакшери. Её уже все посмотрели, некротический абсцесс, она в токсике…

– Чего? – Галя строго посмотрела, явно не понимая, о чем идёт речь.

– Ой, бля, да так светило на обходе сказал, почём мне знать, что там за токсик.

Глубоко вздохнув, и, нутром чуя ненужную возню, спросила ещё:

– А чё она в лакшери? Крутая бабка?