Город спит, просыпается магия

За разговорами о достоинствах и недостатках ифритов, сил, гулей и маридов они проехали полстраны, до самого побережья. И повернули обратно.

На побережье был другой город, а в городе другой дом – должно быть, другой, но выглядел он точно так же: потрескавшийся, облупленный, синие деревянные балконы с густой решёткой, внутренний двор. И старая женщина, вся закутанная в серебро и синь.

Оказалось, птицы Рух ловятся на каркаданнов. А каркаданны живут в пустыне.

– А кто это, каркаданны?

– Аль-каркаданн, господин пустыни! – отвечал Амалу восторженно.

– Господин пустыни, – отвечали ей с верблюдов и из повозок.

А больше о каркаданнах никто ничего не знал.

* * *

Каркаданн оказался гигантским существом, похожим более всего на носорога. Могучим, бронированным – и, с точки зрения Хеди, абсолютно прекрасным.

Её спутники подоставали оружие – всевозможных видов и форм.

– Мне очень нужен джинн, любой ценой, – проговорила Хеди и зажмурилась. Потом выкрутила руль и повернула назад. И Амалу не помешал ей.

Повернули назад верблюды, и лошади, и повозки. Не все. Часть спутников осталась. В зеркало заднего вида Хеди видела, как они окружили каркаданна, господина пустыни. Резко затормозила.

Но каркаданн справился сам. Хеди сняла на время перстень, и в зеркалах уже ничего не видела.

– Испытание пройдено, – сказала старая женщина с побережья, одетая в серебро и синь. – Вот вам перо птицы Рух.

– Теперь, – сказала старая женщина в древнем городе, одетая в зелень и пурпур, – я укажу вам дорогу к Хумай. Она знает, где джинн.

В сердце пустыни обитала она, птица Хумай.

– Предвещающая счастье, – говорил Амалу. – Найдём её, может, и джинн не нужен.

– Почему? – спросила Хеди. Они ехали пока что по ровной асфальтированной дороге, проложенной в Сахаре. Верблюды и лошади оставшихся членов экспедиции брели рядом по песку, медленно, медленно – а между тем, держались с её джипом вровень.

– На кого падет тень Хумай, станет царём. У царя всё есть. Есть богатство, есть власть, есть… – Амалу покосился на неё, кашлянул. – Есть женщины. Зачем ещё нужен джинн?

– Вечная жизнь?

Амалу покачал головой.

– Вечная жизнь будет после смерти.

Людей из старинных автомобилей пересадили – они никакой дороги через пустыню не видели. Хеди поняла, глядя на них: все её спутники существуют и движутся одновременно. И при этом – каждый в своем времени.

Дорога кончилась, и джип понесся по барханам. Хеди прикидывала запасы бензина: в багажнике была пара канистр.

Птицы Хумай они достигли к полудню. Солнце стояло прямо над её головой, и тени она не отбрасывала.

Члены экспедиции окружили птицу, они с Амалу стояли тут же. И одновременно – вдруг осознала Хеди – никого, совсем никого рядом не было.

Они остались с птицей один на один. С огромной, величественной птицей. Укутанной в оперение – золото и ночная темень.

Укутанной? В оперение?

«Дом тоже здесь», – поняла Хеди. Потрескавшийся, облупленный. Густая решётка. Тени везде, и от птицы – тень.

Глядя птице в глаза, Хеди медленно ей поклонилась.

Хумай протянула лапу. Догадавшись, что от неё требуется, Хеди надела перстень на когтистый палец.

– А дальше, – сказала птица, и голос её был голосом старой женщины, – поезжай одна.

Зеркало заднего вида отражало только пустыню. Хеди так никогда и не узнала, отправились ли Амалу и другие её прежние спутники дальше – или остались в пустыне, ждать, когда кончится полдень, вечный полдень над головою птицы Хумай.

* * *

Душно. Пыльно. И пить страшно хочется.

А почему, собственно, душно, если вокруг веет ветер пустыни? Не в городе же она на Каме, и середина лета, и бессмысленно открывать окна. Влажно, жара. Отец зовет идти строить песочные замки. И Ядвига так счастлива.

А почему, собственно, пыльно, если вокруг, сколько хватает глаз – барханы, волны, море, море песка? Песок же – не пыль. Она не в своей же маленькой комнате, работает над статьями, и как же чудесно быть фольклористкой, только работа её как будто бы никому не нужна, а платят за неё… эх.

Воды, и правда, совсем не осталось.

Бензин давно закончился, она бросила джип. Пешком, вверх и вниз, умирая, тая под солнцем. Как же хочется пить. Как же хочется жить.

«Как я хочу… домой».

Солнце подмигнуло ей круглым птичьим глазом – и спустилась блаженная темнота.

* * *

– Просто мне нужен джинн.

Оазис или мираж – это уже не имело значения. Она проснулась в доме, естественно, потрескавшемся, естественно, облупленном. Сквозь густую решётку, в какое окно ни глянь – пустыня, пустыня, пустыня.

Они были тут же, во внутреннем дворике – и птица Хумай, и птица Рух, и каркаданн. Как последний здесь поместился, она не ведала. Удивляться было слишком энергозатратно и, в общем, бессмысленно.

– А зачем тебе джинн?

Она попыталась вспомнить: «Нужен отменный джинн, чтоб добраться домой, царь царей». Нет. Нет. Она же не за этим сюда…

– Останься с нами.

Она вспомнила отца. Он так прекрасно, таким звучным голосом читал сказки «Тысячи и одной ночи». И она верила. А потом перестала верить.

Так зачем же тогда пошла на фольклористику?

– Нет, – сказала Ядвига. – Это вы останетесь со мной.