Город в осенних звездах

Бек, полученный ложью, подумал я, будет уже и не Бек. Человек, погрязший во лжи и обмане, как учит нас Гете, теряет в конце концов веру в себя, теряет любовь и расположение друзей. (Хотя, с другой стороны, бегство сие на воздушном шаре, пусть и является малодушным решением, может спасти меня от соблазна Либуссы и открыть предо мной перспективы, не запятнанные одержимым безумием.) Таким образом, нарастающая моя паника с легкостью заглушила глас совести. Что меня теперь больше всего волновало, так это как бы мы ни приземлились в стране, где я был объявлен уже вне закона! Я представил себе, как корабль наш опускается на главу Кремля… Ирония, заключенная в образе этом, весьма меня позабавила, хотя случись такое на самом деле, мне было бы не до смеха. Сент-Одран успокоил меня. Он уже в общих чертах проработал маршрут и предвкушал приключения, которые ждут нас в Аравии, Индии и Китае, и на каких-то еще неизвестных мне островах в Южном Море.

— Я смотрю, вы уже четко наметили для себя курс действий, но как вы рассчитываете придерживать его на практике? — осведомился я.

— Я хорошо разбираюсь в общественных вкусах. На данный момент публика предпочитает сенсации — не достоверность. Ту Фантазию, знаете ли, что облегчает нам бремя серой действительности. Сейчас я планирую, как мы запродадим наши будущие приключения, которые, кстати, и объяснят продолжительное наше отсутствие. Как мы, например, завербовались в войско диких бедуинов. Обнаружили Кладбище Слонов. В земле Кука стали свидетелями тайного Танца Мертвых. Как в сокрытой долине в самом сердце Сахары нас захватило в плен племя белых людей, почитающих Дьявола, и как мы потом спаслись. Мы станем богаты, фон Бек, понимаете? — Сент-Одран подмигнул мне, разбивая тем самым все мои доводы. Как можно противостоять утонченному и обаятельному негодяю, тем более, если тот прозрачно намекает, что он лучше, чем кто бы то ни было, знает цену красивым своим словесам, поскольку сам он ни на мгновение не подпадает под их заманчивое очарование!

Тем же вечером, но позднее, я закутался в теплое кучерское пальто с пелериною, повязал горло шарфом, натянул шерстяные перчатки и вышел на улицу прогуляться. Я спустился к реке, перешел мост Младоты, потом — мост Королей с каменными изваяниями великих монархов, установленными через равные интервалы вдоль обеих балюстрад. Мне нужно было побыть одному, о многом подумать, еще раз перебрать в уме все, что приключилось со мною за последние тридцать шесть часов. Самое яркое впечатление оставила, разумеется, встреча с Клостергеймом.

Меня весьма заинтриговало его несомненное знание истории жизни моего знаменитого предка. Его безумные речи о магии и отмщении выдавали незаурядное поэтическое воображение, каковое перевернуло с ног на голову всю общепринятую теологию. И все же, он явно был не в себе, если действительно верил в то, что я владею неким волшебным мечом, и могу отыскать Святой Грааль, и по желанию умею перемещаться в какие-то сумрачные миры, которые, по утверждению Клостергейма, суть отражения нашего мира. Он говорил мне о необычных людях и дивных зверях, о коих упоминали на протяжении многих веков в записках своих дерзновенные путешественники, и которое вошли в общественное сознание как существа из легенд и сказок. Скорее всего, земли, которые он мне описывал, были не более чем отражением его глубинной потребности поверить в истину незамысловатых историй, проникнутых высокой романтикой, — земли, где все болезненные человеческие проблемы разрешаются словно по мановению руки. Так кем же он был, Клостергейм, как не жалким безумцем, бегущим от двусмысленности и обескураживающего коварства реальности? Пожав плечами, я уставился в темные воды Рютта и вслух ответил себе:

— Именно жалкий безумец и не более того.

Однако я был абсолютно уверен, что Клостергейм — не простой сумасшедший, ищущий простых решений. Слова его были, скорее всего, усложненной метафорой… они не могли быть ничем иным. Я осмотрелся. Майренбург уже спал. Бледные облака, подсвеченные лунным сиянием, плыли в небе над городом, словно текучий, податливый пейзаж, не закрепленный еще волей Творца. А Земля до рождения своего, не была ли она вся — расплавленный камень и возбужденный газ? И не создалась ли она некоей мимолетною гальванической мыслью, которая и сама просуществовала не более доли секунды? Действительно ли Господь Бог сотворил и населил эту маленькую планету для каких-то своих, лишь ему ведомых целей? Или, возможно, просто чтобы развеять скуку? Могло ли быть так, что Бог с Люцифером, как утверждал Клостергейм, и вправду ведут нескончаемый спор, пытаясь прийти к соглашению об условиях перемирия и в конце концов воссоединиться в вечном союзе?

Я всегда был далек от каких бы то ни было теологических абстракций. Шансы мои получить ответ на последний вопрос равнялись шансам убедить барона фон Бреснворта купить акции Компании Воздушных Исследований или же отказаться от тетушкиного наследства в пользу какой-нибудь богадельни.