Ну, Самсон, конечно, в крик: «Ты, отец, дескать, ничего не понимаешь, я ее люблю, хоть она и чужого народа дочь». Пришлось идти свататься. Семь дней играли свадьбу, гости развлекались, как могли, загадки друг другу загадывали, чтобы не скучно было только лишь есть да пить, а Самсон молодую жену обхаживал. И когда поняла она, с каким сильным мужчиной ей всю жизнь ложе делить придется, то не выдержала, бедняжка, и заплакала горючими слезами. А тут Самсон загадку гостям загадал, они ответить не смогли. Тогда обратились гости к жене, попросили выведать у мужа ответ. Она стала просить, умолять, Самсончик мой и ответил. Сердце у него не в пример — мягкое и нежное.
«Да уж, — подумала я, — не в пример чему?» Рассказ Далилы так не походил на конвенциональные библейские рассказы, что я очень заинтересовалась продолжением.
— В общем, выдала она гостям отгадку, и Самсон осерчал. Такой тарарам устроил, подрался с гостями, все разбил и снова в Газу, к блудницам на неделю. Там ублажал их несколько дней, а когда к нему подступили хозяева этих блудниц, заплати мол, то ворота городские сломал и нес на себе. Потом к жене вернулся, и оказалось, что досталась она его дружку, который был у них шафером на свадьбе. Тогда Самсон совсем рассвирепел, поймал двести лисиц, связал их хвостами, сунул огонь и пустил вскачь. Так половина Ашкелона и выгорела. Вот такой у меня дружок неуемный. Во всем! — с гордостью заключила Далила.
— А потом что было?
— Я тогда жила в долине Сорек. Самсон бежал из Ашкелона, потом попал в Хеврон, поднялся в горы, а спуск был в мою долину. Там он меня и увидел. Я ему сразу понравилась. У меня сорок прядильщиц, ткут, нитки мотают, я — женщина богатая. Приютила его, а ночью сама к нему пришла. И скажу тебе, Марина, не было после ночи, чтобы не любились мы. Теперь-то ты понимаешь, как мне худо?
— Понимаю, Далила. Но и ты пойми: как только освободим царевича, вернешься к своему Самсону, и все пойдет по-прежнему. Только не подвергай свою жизнь неразумной опасности. Договорились?
— Ладно, — кивнула она, — пойду-ка я спать. Ты права.
И Далила тихонько закрыла за собой дверь.
Проснулась я от крика и шума за окном. Ничего не соображая, я встала с постели и подошла к окну. Вид ослепил меня.
Огромная масса народа заполнила улицу. Над головами реяли шарики и флажки. Раздавались пронзительные крики разносчиков. Живые и искусственные цветы были повсюду, белые и синие люди шли в карнавальных костюмах, веселые и радостные. Многие были одеты львами, с хвостами и гривами. Наверное, в этот год была такая мода. Зрелище живо напомнило мне первомайскую демонстрацию, на которую я любила ходить с папой.
— Здорово, правда?! — это прибежала Далила. За ней в комнату ворвались Ипполита с Гиневрой и прилепились к окну.
— Из наших окон ничего не видно, — объяснила Ипполита вторжение.
— Интересно, что у них за праздник? — поинтересовалась Гиневра.
— Спросим у хозяйки, пошли вниз.
И мы спустились в гостевую комнату.
Тетушка Ласло уже была при деле: командовала демонами, заглядывала в каждый угол, пересчитывала продукты, которые прибыли к ней на длинной ленте, неизвестно каким образом плывущей по воздуху.
«Демон-транспортер», — подумала я и не ошиблась.
— А, мои гостьи! — воскликнула она и улыбнулась так, что ее зубы засверкали. — Проходите, садитесь за стол, сейчас подам завтрак.
Из люка посередине стола показался поднос с апельсиновым соком, крекерами и творогом. Это тоже была здоровая пища, но хотя бы удобоваримая. Мы принялись за еду.
— Что это за гулянье на улице? — спросила Далила с набитым ртом.
— Выборы верховного правителя, — ответила тетушка.
— Какого верховного правителя?
— Нашего, гадолийского. Мы всегда его так выбираем. Каждые четыре месяца.
— Что? — тут уж я удивилась не на шутку. Карнавальное шествие еще можно было понять, но такие частые выборы? Это уже никуда не годилось.
— А почему так часто? — поинтересовалась Ипполита, откусывая крекер.
— Как же иначе? Правителем быть, а тем более верховным — очень вредно для здоровья. Наш-то, последний, уж каким орлом был, а ведь не выдержал.
— Чего не выдержал?
— Как чего? — удивилась она. — Обязанностей. Знаешь как это трудно? Ведь он для народа и отец, и муж, и старший товарищ.
— Интересно… — пробормотала Далила в сторону. — И как он выполняет обязанности мужа, например?
Но Гиневра не дала старушке ответить, перебив ее на полуслове:
— Странные люди у вас в стране — синие. Почему они такие?
— Что ты, что ты! — замахала на нее руками хозяйка. — Разве можно так говорить? Никакие они не синие, они — кузены…
— Чьи кузены?
— Наши, то есть белых. Хотя это тоже неприлично.
— Вот уж глупости! — возразила Ипполита. — Что тут неприличного? Назвать синего синим, а белого белым?
Нет, Ипполита поразительно напоминала иногда генерала Лебедя в юбке, то есть в тунике.
— Если вы назовете наших кузенов так, как вы уже не раз назвали, принялась терпеливо объяснять нам старушка Ласло, — у меня даже язык не поворачиваться выговорить это слово, то они обидятся. Упаси боже вас обратиться к ним так на улице. Могут и городскую стражу позвать…