Его прервало тиканье – громкое, зловещее, оно разносилось по всему дому, словно отбивая такт шагам самого рока. И тут я понял, что тиканье это началось уже давно, но сперва оно было тихое, чуть слышное, и я смутно удивлялся – что бы это могло быть.
А теперь, от удара к удару, оно становилось все громче, резче, и пока мы слушали, оцепенев, ошеломленные, испуганные, тиканье переросло в гул, в мощный рев…
Мы в страхе повскакали на ноги, в раскрытую дверь видно было: стены кухни озаряются и гаснут, словно там то включают, то выключают слепящие фары, – комнату заливал нестерпимо яркий свет, на миг погасал и вспыхивал вновь.
– Так я и знал! – взревел Хайрам и кинулся к двери. – Я
сразу понял, это вроде бомбы!
Я бросился за ним с криком:
– Берегись. Не тронь!
Это была «машина времени». Она взлетела со стола и парила в воздухе, в ней, мерно пульсируя, нарастала какая-то неведомая, огромная энергия, воздух полнился мощным гудением. На столе валялась моя измятая куртка.
Я ухватил Хайрама за локоть и пытался удержать, но он вырвался и уже тащил из кобуры револьвер.
Ярко вспыхнув, шар взмыл кверху. Вот-вот ударится о потолок – и хрупкие линзы разлетятся в пыль.
– Не надо! – крикнул я.
Шар ударился о потолок, но не разбился. Ни на миг не замедляя полета, он прошел сквозь потолок. Я так и замер с раскрытым ртом, глядя на аккуратную круглую дыру.
Позади затопали, захлопали дверью – и, когда я обернулся, комната была пуста, одна только Нэнси стояла у камина.
– Идем! – крикнул я, и мы выбежали на крыльцо.
Все столпились во дворе, между крыльцом и живой изгородью, и, задрав голову, смотрели в небо: яркий мигающий огонек стремительно уносился ввысь.
Я глянул на крышу – машинка продырявила ее, по краям отверстия торчали осколки разбитой, перекосившейся черепицы.
– Вот оно! – сказал у меня над ухом Джералд Шервуд. –
Хотел бы я знать, что это такое.
– Понятия не имею, – ответил я. – Они нарочно подсунули мне эту штуку. Провели как последнего дурака.
Меня трясло, меня душили стыд и злость. В том мире мною воспользовались, как пешкой. Провели, одурачили,
заставили притащить сюда, на мою Землю, какую-то штуку, которую не могли доставить сюда сами.
И нет никакой возможности понять, что все это значит… хотя, боюсь, очень скоро мы это узнаем…
Ко мне подступил разъяренный Хайрам.
– Что, добился своего? – рявкнул он. – И не прикидывайся, не ври – мол, знать не знаю и ведать не ведаю. Черт их разберет, кто там есть и что они затевают, а только ты с ними отлично спелся.
Я молчал. Отвечать было нечего.
Хайрам шагнул ближе.
– Хватит! – крикнул Хигги. – Не тронь его!
– Надо выбить из него правду! – орал Хайрам. – Если узнать, что это за штука, может, мы сумеем…
– Хватит, кому говорю, – повторил Хигги.
– Ты мне осточертел, – сказал я Хайраму. – Осточертел и опостылел, и пропади ты пропадом. Только сперва отдай телефон, он мне нужен. Да поживее.
– Ах ты, сука! – взревел Хайрам и сделал еще шаг ко мне. Подскочил Хигги и наподдал ему по щиколотке.
– Я сказал – хватит, черт подери!
Хайрам запрыгал на одной ноге, потирая ушибленное место.
– Что это вы, мэр, – ныл он. – Так не положено!
– Поди принеси ему тот телефон, – сказал Том Престон.
– Пускай пользуется. Пускай позвонит своей шайке и доложит, как он здорово на них поработал.
Я бы рад был излупить их всех троих, особенно Хайрама и Тома Престона. Но где там. Когда мы были мальчишками, Хайрам частенько разделывал меня под орех, и я отлично знал, что мне с ним не сладить.
Хигги ухватил его и потянул к воротам. Хайрам шел прихрамывая. Том Престон распахнул перед ними калитку, и все трое, не оглядываясь, зашагали прочь.
Лишь теперь я заметил, что и другие разошлись, на веранде остались только отец Фленеген, Джералд Шервуд и Нэнси. Священник держался в сторонке и, встретясь со мной взглядом, виновато развел руками.
– Не осуждайте людей за то, что они ушли, – сказал он.
– Они в тревоге и смятении. Вот и поспешили удалиться.
– А вы? Вас это все не тревожит? – спросил я.
– Да нет, нисколько. Хотя, признаться, я чуточку смущен. Все это немножко отдает ересью.
– Может, вы еще скажете, что поверили мне, – проговорил я с горечью.
– У меня возникли некоторые сомнения, и я не вполне от них избавился, – ответил Фленеген. – Но эта дыра в крыше – веский довод в вашу пользу против чересчур упорных скептиков. Притом я не разделяю весьма модных ныне цинических воззрений. Мне кажется, в наши дни в мире есть место и для порывов мистических.
Я мог бы ответить ему, что тут мистикой и не пахнет: тот, другой мир, очень прочен и реален, там тоже светят солнце, звезды и луна, я ходил по его земле, пил его воду, дышал его воздухом, и под ногтями у меня еще застрял песок, в котором я рылся, выкапывая из откоса над ручьем человеческий череп.
– Они вернутся, – продолжал отец Фленеген. – Им надо немного подумать, освоиться со всем тем, что они от вас услышали. Это не так просто принять. Они вернутся, и я тоже, а сейчас мне нужно пойти отслужить мессу.